Окрыленный этой народной мудростью, я вернулся к обществу. Общество уже собиралось уходить, Лопухин приплясывал вокруг Наташи (как могла бы, например, приплясывать Эйфелева башня) и пытался накинуть ей что-либо на плечи, но поскольку она приехала в маечке, то это ему никак не удавалось.
— Натуль, — сказал я, — возьми мою кожанку, вечером прохладно будет…
— Не хочу, — капризно сказала она. — Ты возьми, если замерзну, отдашь.
Я послушно натянул кожаную куртку и ощутил, как что-то больно стукнуло меня по бедру. Я поморщился — это был кастет, который я постоянно забываю в кармане, хотя карман от этого отвисает. Секунду я раздумывал, доставать его или же не стоит, потом все же решил оставить — частично из-за того, что не хотелось демонстрировать его ДД и Наташе, частично из-за смутного предчувствия, что на вчерашнем визите неприятности мои не кончились.
Я открыл секретный замок, и мы двинулись в путь.
7. МОСКВА, 1991 год. БОЙ С ТЕНЬЮ.
Лопухин жил в центре, причем не просто в центре, а на Арбате, в огромном старинном доме, как и подобает представителю истинной русской интеллигенции. Я лично старые дома не люблю, мне почему-то кажется, что в таких домахх на психику обязательно должен давить груз прожитых здесь прежде жизней. Но ДД, видимо, привык и не смущался, а Наташа просто пришла в восторг, и призналась, что именно в таком доме она и мечтала жить всегда.
Мы поднялись на грохочущем лифте со старомодными деревянными дверями на пятый этаж и вышли на гулкую лестничную клетку. Лопухин подергал металлический язычок звонка, и в глубине квартиры залился чистый серебряный колокольчик.
— Класс, да? — шепнула Наташа. Я неохотно кивнул. За всеми этими атрибутами старого доброго прошлого проглядывало какое-то настораживающее пижонство. Все-таки я очень конкретный и современный человек.
Лопухин позвонил еще раз, но за дверью не было слышно ни шагов, ни каких-либо иных звуков.
— Дед, очевидно, гуляет с псом, — объяснил он и полез в карман за ключами. Один за другим были открыты три замка, после чего дверь, зловеще заскрипев, стала под собственной тяжестью медленно распахиваться, открывая темное чрево квартиры. Мы вошли внутрь.
Там пахло старыми книгами и хорошим трубочным табаком. Лопухин включил свет, и под высоченным, метров в пять, потолком зажглась пыльная лампочка. Мы находились в прихожей: по крайней мере, разумно было бы предположить, что помещение перед дверью играет роль прихожей, но в эту так называемую прихожую могла войти почти вся моя квартира (если не считать кухни).
— Раздевайтесь, — сказал ДД. — Обувь не снимайте, у нас довольно грязно. Прошу всех в мою келью.