Мегрэ еще припоминал то время, когда мог вести расследование, ни с кем не советуясь, и передавал дело в руки следователя лишь после того, как оно было полностью завершено.
С тех пор появились многочисленные законы и декреты, регламентирующие каждый шаг и жест тех, кто искал улики, изобличающие преступников. Даже его утренний визит на улицу Толозе можно расценивать как незаконный, и, если Рене Планшон пожалуется, у него будут серьезные неприятности.
— Может быть, вам лучше дождаться результатов розыска?
— У меня такое предчувствие, что это ничего не даст.
— Ну, так действуйте, если настаиваете… Желаю удачи…
Около пяти часов вечера Мегрэ прошел через небольшую дверь уголовной полиции в совершенно иной мир, который помещался в другом крыле Дворца правосудия.
Этот мир представляли прокуроры и судьи, там находились залы судебных заседаний, просторные коридоры, по которым, словно летая, сновали туда и сюда адвокаты в черных мантиях. Работники уголовной полиции считали, что кабинеты прокуроров выглядели чересчур роскошно и торжественно. В них царил строгий этикет, а все разговоры велись вполголоса.
— Я доложу о вас помощнику генерального прокурора… Он как раз освободился…
Комиссар ждал долго, как приходилось ждать и его посетителям в застекленной приемной уголовной полиции. Наконец дверь кабинета в стиле ампир отворилась, и Мегрэ, ступая по красному ковру, вошел внутрь.
Помощник генерального прокурора был высоким блондином, темный, великолепного покроя костюм хорошо сидел на нем.
— Присаживайтесь, прошу вас… Какие у вас проблемы?..
Он взглянул на ручные платиновые часы с видом человека, которому дорога каждая минута, и можно было подумать, что он торопится на чаепитие в какой-нибудь аристократической гостиной.
Рассказывать здесь, в этом роскошном кабинете, историю мелкого невзрачного маляра-строителя с улицы Толозе было бы вульгарно, чуть ли не дурным тоном. И уж совсем не стоило упоминать о том, что Планшон несколько раз прерывал свою трогательную и полную отчаяния исповедь, чтобы взбодриться сливянкой.
— Я еще не знаю, идет ли речь о самоубийстве, преступлении или Планшон просто уехал, — заключил свой рассказ Мегрэ.
Хозяин кабинета слушал его, внимательно рассматривая свои длинные и тонкие пальцы с ухоженными ногтями.
— И что же вы собираетесь предпринять?
— Я хочу допросить Роже Пру, любовника, о котором вам только что упомянул. Потом мне нужно побеседовать с рабочими малярной мастерской…
— Как по-вашему, этот Пру может доставить нам неприятности?
— Боюсь, что да.
— Но вы все же настаиваете на допросе?