Женя залопотал что-то на своем вороньем или воробьином языке.
В этот момент зашел ответственный секретарь редакции Моисей Абрамович Ваксман, лауреат премии Ленинского комсомола за книгу «Рассказы о коммунистах» (милейший, прекраснейший человек), и стал густо ругаться матом.
Женя обиделся и аккуратно растворился в коридоре.
– Сейчас пожарники прибегут и устроят пожарную тревогу! – кричал Ваксман. – Я же тебе говорил неоднократно: запирай свой кабинет! Давай беги к Галке за сифоном!
Я помчался в приемную, принес сифон и залил весь этот ужас газированной водой.
И как раз в этот момент я понял, что именно сжег Женя на моем столе.
– Спасибо вам, Моисей Абрамович, – тихо сказал я. – Спасибо вам огромное, то есть очень большое. Я тут это… посижу немножко, приберу у себя на столе.
Он, по-прежнему вполголоса ругаясь, прикрыл за собой дверь.
Предчувствия меня не обманули. Женя сжег свежий клавир песни «Веселые огоньки», который как раз сегодня нужно было отдавать в печать.
Где-то через полчаса я собрался с духом, медленно встал и пошел в кабинет к главному редактору.
Это был тоже очень хороший человек, очень умный, с которым у меня были нежные доверительные отношения.
Я без утайки рассказал ему все, что случилось, и он долго смеялся.
Отсмеявшись, главный впал в философское настроение.
– Я помню отлично этого Женю, – сказал он, задумчиво глядя в окно. – Хороший был парень, когда работал в комитете молодежных организаций. Ну то есть он и сейчас как бы есть, но уже как бы не совсем тот… – тут он как-то замялся, закашлялся и внезапно спросил: – Ну так что с клавиром будем делать?
– В том-то и дело, – сказал я медленно и аккуратно. – Он обгорел, в общем-то, только по краю, но заново переписать уже не успеваем.
Главный машинально посмотрел на календарь и начал медленно краснеть.
– А в портфеле у тебя что-то есть, какой-то другой чистовой клавир?
– Нет, – сказал я. – В портфеле у меня ничего нет. Все вышло уже.
– Ну я же тебе говорил… – недовольно сказал главный. – Нужно иметь портфель!
Мы помолчали в тревожной тишине.
– А, ладно. Напечатаем на обложке пионерскую клятву! – вдруг решительно сказал он. – На фоне русского леса. А «Веселые огоньки» отложим пока, дадим в августовский номер. Скажем нашим авторам, что так более правильно в политическом отношении. Ферштейн?
– Яволь, – сказал я. – Еще раз извините, Виктор Александрович.
– Да ладно… – сказал он уже спокойным голосом. – Чего только в редакции не бывает. Рожают, умирают, сходят с ума… Это еще цветочки. Ладно, бывай, мне в контору пора.
(«Конторой» он в доверительных разговорах называл ЦК ВЛКСМ.)