– А хорошее, извини, это какое? – хмуро спросил я. Было понятно, что настроена Радлова решительно и сопротивляться ей уже бесполезно.
– Ну ты что, сам не знаешь? – неприятно удивилась Леночка. – Мукузани. Алазанская долина. Киндзмараули. В крайнем случае «Медвежья кровь». Или «Бычья».
– Медвежья или бычья?
– Решишь сам, – улыбнулась она. – У тебя вообще деньги есть? Возьми бутылок шесть. На всякий случай.
Я вышел из коттеджа, потуже натянув шапку-ушанку. Начинался сильный ветер.
Я вообще-то всегда очень любил вот такую новогоднюю метель.
В эти новые времена она случается все реже и реже. Ну или случается не тогда, когда надо. А тогда она была практически каждый Новый год. Выбежишь в магазин вечером 31-го – за майонезом, например, или за солью, – а там такое!..
Я ехал на автобусе в Зеленоград и напряженно думал: ну а что же делать, если там не будет сухого красного вина?
…В огромном зеленоградском универсаме почти не было народа. Какая-то женщина недоверчиво разглядывала упаковку с замороженной рыбой.
Решительным шагом я прошел в винный отдел.
Здесь было уже совсем пусто.
Не было не то что водки, или портвейна, или зеленых бутылок с белым сухим вином, не было даже сока яблочного с мякотью в трехлитровых банках.
Однако в углу прилавка уныло стояли в ряд какие-то странные бутылки, которых я раньше вообще никогда не видел. С простыми сероватыми этикетками. Наверное, их вынесли откуда-то из тайных складов только что.
– Это вообще что? – уточнил я у продавщицы.
– Это саперави. Ноль восемь литра, рубль тридцать цена. Сегодня завезли.
– Его пить-то можно? – недоверчиво спросил я. – А то меня женщины убьют.
– Не знаю… – грустно пожала плечами продавщица. – На вкус и цвет товарищей нет. Обычное сухое вино. Глинтвейн сварите в случае чего.
Я взял шесть бутылок и с тяжелым чувством недовыполненного долга поехал обратно в дом творчества.
Пока я ездил туда-сюда, в нашей комнате объявились долгожданные гости: подруга Ермолаева, мальчик Сережа, его сестра Оля и поэт Геннадий Рабинович.
Рабинович уже читал собравшимся свои стихи, а все пытались при этом что-то обсуждать. Рабинович не обижался и продолжал бубнить, глядя то в пол, то на Олю.
Я молча вынул из брезентового рюкзака все шесть бутылок и поставил их на простой белый столик, где Ермолаева заливала майонезом салат (в номерах дома творчества были такие крошечные угловые кухоньки с раковиной и полочкой на стене). В бутылках красиво блеснуло.
– Это что? – недовольно сказала Радлова.
– Саперави! – сказал я. – Из Грузии прям привезли. Ноль восемь литра в бутылке. Цена рубль тридцать.