Наконец она решилась и позвонила подруге Коноплевой.
– Господи! – орала она. – Это ты? Неужели это ты?
Твердая, жесткая, прямая как доска Коноплева вдруг заплакала.
– Почему ты не звонишь? – рыдала она в трубку.
Они всласть наговорились, и Вера поехала обратно к своим шатрам (они жили в шатрах).
В Россию они с мужем вернулись через два года.
Дом в Фирсановке был заколочен, другой в этом месте они снимать не стали. Сережа сказал, что поищет на Киевском направлении.
Она осторожно открыла калитку, зашла в сад и посидела на крыльце.
Она любила тогда сидеть на крыльце.
Мысли отпускали, и на сердце становилось легко.
Этот пакет подарил нам Рамиль – кажется, на Ленкин день рождения.
Это был шикарный новенький пакет с напечатанным на нем ковбоем. Ковбой был не просто какой-то там левый ковбой, каких много появилось потом, а реальный, настоящий, тот самый ковбой Мальборо, держащий коня под уздцы, в синеватой шляпе, причем у шляпы был ремешок, и ремешок аккуратно подпирал мощную челюсть, из-под полей шляпы выдвигался жесткий рот, слегка небритые щеки (а может, они были все-таки бритые?), ну и, конечно, джинсовая куртка с заклепками на карманах. За головой ковбоя Мальборо виднелись синие горы. За синими горами виднелось голубое небо.
Пакет был адски прочный и невероятно красивый.
Ленка смотрела на пакет с восхищением. И на Рамиля тоже.
Рамиль, который был как-то не очень уверен в подарке, застенчиво сказал:
– Ну короче, в хозяйстве пригодится!
Ленка обняла его и расцеловала от полноты чувств.
Пакет прослужил нам долгих шесть или семь лет.
Когда мы ехали с ним в метро – в первый и во второй год жизни пакета – мы чувствовали себя довольно гордо. Люди на нас смотрели с интересом и даже с некоторой ревностью. Никаких пластиковых пакетов, тем более вот таких, фирменных, в реальной жизни еще не существовало. Люди ими не пользовались просто так, для бытовых надобностей. Только для подарков и особых случаев.
Постепенно, правда, ковбой Мальборо тускнел и выцветал. Я с грустью смотрел в его некогда жесткие и образцово мужские черты лица.
«Вот так и я когда-нибудь потускнею, и никакая шляпа мне не поможет», – думал я.
Дело в том, что Ленка не хотела выбрасывать пакет, он был очень прочный и удобный. Поэтому она его стирала и потом мокрым приклеивала к кафельной плитке в ванной. Когда пакет просыхал, он шумно падал вниз, вновь становясь чистым и годным к употреблению.
А употребляли мы его так.
Я помню, как в 1986-м, кажется, году – я вез в нем то ли пять, то ли шесть килограммов черной смородины. Для этого мне пришлось съездить на рынок, в Кратово, а мы тогда летом жили на 42-м километре. Ленка предложила сгонять на велосипеде, но я решил, что такой огромный пакет, да еще с нежной ягодой, я на руле просто не довезу, а корзинки на багажнике у меня не было.