– Шестьсот рублей просит! – горестно сказала тетя Галя, увидев ее. – Что делать?
– А ты можешь мне занять? – твердо спросила Настя.
– А сколько?
Они с тетей Галей пошушукались.
– Скинете полтинник? – твердо спросила тетя Галя как старшая.
– Ну что ж с вами делать… – опять развел руками Василь. Разводил руками он как-то очень красиво, хотелось сразу на все соглашаться.
Они отсчитали деньги и облегченно вздохнули.
Стали опять пить чай с пирогами.
«Мамо» вздыхала.
– Мы ж для тебя делали… – с упреком сказала она дочери, хотя было уже поздно. – Тата старался. Так старался. Такая красивая вещь.
– Очень красивая! – горячо подтвердила Настя. – Но вы же еще сделаете! А я такую больше нигде не найду.
– Она ж на выданье у нас. Школу заканчивает.. – грустно сказала мама. – Но вы носите. Носите, да. Вспоминайте нас. Пусть и у вас все будет хорошо.
Плакать вместе со всеми Настя Гордон не стала. Она просто взяла дубленку и пошла к зеркалу.
Зеркало пришлось передвинуть к окну, в горнице было темновато.
Дубленка подошла идеально.
Лицо было слегка красное.
– Что это со мной? – спросила она тетю Галю. – Почему я так покраснела, ты не знаешь?
– От счастья… – смеясь, ответила та.
Христина застенчиво топталась рядом.
– Вам идет, – шепнула она. – Я сразу поняла.
На московский поезд они в этот день, конечно, уже опоздали. Настя не помнила, как они провели этот вечер, наверное, просто гуляли по деревне, настолько ей хотелось уже в Москву, все показать маме и папе.
Да и вообще. Не только им.
Утром они как в тумане метались по Мотоли в поисках второй дубленки, для тети Гали, наконец нашли, жесткую, твердую, огненно-рыжую, по ее размеру (Галя была совсем маленькая, даже тщедушная, и здесь с этим были, конечно, проблемы), – и потратили все оставшиеся деньги, до рубля. Дубленку тетя Галя потом не носила, но, кажется, покупателя на нее нашла.
В поезде Настя читала книгу и думала.
Кстати, именно в это время я пережил один из самых острых своих кризисов идентичности, как сказали бы сейчас психотерапевты. Но тогда я такого определения не знал и просто много сидел дома и тупо смотрел в стенку. Мама часто просила меня отоварить продуктовые заказы, талоны на которые им выдавали на работе. Я стоял в особом отделе огромного сорокового гастронома, возле здания КГБ, и терпеливо ждал своей очереди. Густой запах советской жизни, который царил в этом отделе и в этой очереди, иногда сводил меня с ума. Чуть-чуть пахло подгнившей картошкой, мокрыми опилками, которые рассыпали по полу в советских магазинах зимой, чтобы не было жидкой грязи, пахло дефицитными сосисками, пахло конфетами вразвес, пахло кожурой от апельсинов, мы стояли и понуро ждали момента, чтобы предъявить свои бумаги с блеклыми печатями, которые уносили в подсобку и приносили оттуда набор: гречка, шпроты, зеленый лук, сосиски или колбаса сухая, полукопченая.