Он всегда был против ее филологии, ее увлечения языком, он не понимал, что это такое вообще, ужины протекали в тяжелом молчании, в вялых разговорах, мама никак не могла их примирить, и вдруг он заговорил, и она была так счастлива, что он думает с ней одинаково, хотя бы о Ельцине!
– Послушай, – вдруг сказал он. – Ты пойдешь на митинг в Лужниках? Тогда найди еще четырех человек.
– Каких четырех человек? – не поняла она.
Папа был активистом, активисты должны были звонить еще по пяти телефонам, следующие еще по пяти, такая была система оповещения, работала она нормально, на митинги в Лужниках и на Манежную выходили сотни тысяч москвичей. В ближайшее воскресенье они пошли вместе с отцом в Лужники, там было действительно море народу, люди сидели на железнодорожной насыпи, забирались на деревья, чтобы лучше видеть, вся набережная была усеяна людьми с плакатами, которые они поднимали над головой. Тут же продавали значки: «Борис, ты прав!». Радостно смеясь, она купила сразу два. Выступали Гдлян и Иванов, Сахаров и Юрий Афанасьев, Аркадий Мурашев и Татьяна Заславская, звучали тревожные, но прекрасные голоса, папа взял ее за руку, и она опять была счастлива. Этот пятнистый свет, осенний косой свет, река в бликах, тревожные, яркие голоса, папа, который стоит рядом, – наконец все совпало.
19 августа 1991 года я встретил ее – просто на улице. Полина расклеивала листовки.
– Ты что тут делаешь? – удивился я.
Она показала мне пачку листовок с обращением Ельцина, Хасбулатова и Силаева.
– Ничего себе. И что, ты это раздаешь?
– Нет, почему раздаю. Вот клей. Вот деревья, заборы, двери, столбы. Хочешь вместе?
– Да нет, – сказал я. – Я не могу сейчас. Я очень спешу, извини.
– Ну смотри, – она тряхнула головой.
У нее были очень светлые глаза в этот момент. Как-то светлей, чем обычно.
– Приходи к Белому дому, – сказала она на прощание.
Поздно вечером я пришел туда, стал искать Полину, облазил все вокруг, но ее нигде не было. Люди сидели у костра, слушали радио, ели тушенку ножом из банки.
– Садись, братан, – сказал кто-то. – В ногах правды нет.
Я сел и уставился в огонь.
– Как вы думаете, сегодня штурм будет? – спросил меня кто-то из темноты.