Царевны (Манасеина) - страница 10

По большой столбовой дороге, что идет от Москвы к Троице, потянулся царицын поезд.

Открывают его стрельцы с батогами, за ними скороходы с бичами, чтобы путь расчищать. За скороходами огромная колымага царицына, по золоту разными красками расписанная. За нею опять стрельцы да стольники для обереженья, за ними колымага с царевнами большими, потом колымага с царевнами меньшими, а дальше колымаги с боярынями, с боярышнями, с мамами, с сенными девушками и с разной другой женской челядью.

За колымагами отряд с казной шатерной и столовой. Здесь и укладничий, и шатерничий, и стольники, и подьячие, и ключники, и подключники, и истопники. За ними повозки с верхами суконными, коронами украшенными. В одной из повозок постели путные, в других — платье, белье и разная мелочь походная вместе со столами разъемными и стульями разгибными.

Позади всего поезда «телега поборная». В нее складывают покупки, дары, которыми царице народ челом бьет, и все челобитные, что ей по пути подают.

Рядом с телегой старший дьяк царицына приказа шагает. Он челобитные отбирает, счет им ведет.

Далеко в длину вытянулся поезд царицын, а в ширину дороги ему не хватило. Колымаги просторные, а по сторонам их пешими идут бояре ближние, дети боярские, стольники, рынды с мечами.

^{>_{>Стрелец}}

^{>_>Рында}

Рядом с колымагой царицыной выступают верные сберегатели молодой царицы, ее родный батюшка Кирилл Полуэктович Нарышкин с дядею Артамоном Сергеевичем Матвеевым. Оба в кафтанах золотных, на обоих оплечья и шапки каменьями самоцветными расшиты. У грузного Кирилла Полуэктовича дорожный посох сандального дерева при каждом шаге золоченым острием глубоко в сухую землю уходит. Матвееву — тому полегче. Толщины на нем боярской нет, да и к ходьбе он привычнее. За границей бывал Артамон Сергеевич, там ходить научился.

^{>_{>Артамон Сергеевич Матвеев}}

— Сергеич! — вдруг крикнул царевич Петр, проворно откинул персидскую камку с колымажного окна и застучал пальцем по слюде, расписанной травами и розанами. Быстро обернулся Артамон Сергеевич на голос любимца своего балованного, но еще быстрее одна из мамушек от окошка царевича оттащила, а другая — погуще складками занавеску на том месте, где выглянул мальчик, собрала.

— Селом как раз едем. Ах, грех-то какой! Недоглядела ты, мама, — с укором сказала бабушка.

Анна Леонтьевна, царицына мать, сидела рядом с дочерью, сложив на коленях пухлые белые руки.

С той поры, как дочь сделалась царицей, эти когда-то проворные руки, которыми Анна Леонтьевна работала и в доме, и в саду, и в огороде, теперь только надевали да снимали дорогие перстни. За четыре года сухая хлопотунья Анна Леонтьевна стала толстой, важной, важнее самой царицы. И боялись ее все боярыни больше, чем Натальи Кирилловны. Каждая, наперерыв, ей чем-нибудь да угодить старалась.