Ехать пришлось на автобусе, что, опять же, не добавляло мне радости - в салоне было душно, мысль об открытии окон пришлось задавить в зародыше, глядя на других пассажиров - сплошь и рядом или с детьми, или приближающихся к маразму.
Аннушка ждала меня у входа на кладбище, кутаясь в веселенький желтый дождевик и сжимая в руках охапку ромашек. Рядом с философским выражениям лица торчал парень в толстовке с каким-то пучеглазым зверьком и со сложенным зонтиком в руках.
- Привет, - шмыгнула Аня, ежась на ветру. - Знакомьтесь, Альберт, мой молодой человек, Оксана, моя коллега. И пойдем уже!
Мы с парнем обреченно переглянулись и пошлепали вслед за поклонницей Цоя, по пути выяснив, что встречаются Аня с Альбертом уже месяц, а на его толстовке изображен белый лемур.
Богословское кладбище было древним, еще времен 19 века. Конечно, ближе к выходу оно выглядело весьма и весьма прилично - за недавними захоронениями следили родственники, иногда волонтеры. На Богословском хоронили блокадников и военных, ученых и деятелей культуры. Тропинки и мощеные тротуары сменяли друг друга, чернокаменные плачущие ангелы соседствовали с реалистичными бюстами умерших, вычурные эпитафии - с краткими "родился, жил, умер". Странные мы, люди, даже в смерти умудрились найти повод для пустого бахвальства и показушничества. Кому нужен, например, шикарный памятник с меня ростом с золочеными буквами и высеченной на нем фигурой бегущего парня? Мертвому, которому ничто уже не важно? Родителям, которым этот широкий жест обошелся явно недешево? Родственникам и знакомым, чтобы оценили всю глубину горя? Жизнь ему это не вернет. Зато добавит лишний повод уцепиться за собственное горе и воспоминания тем, кому он был дорог. Смешно, наверное, но мне гораздо ближе идеи древних, когда погибшего сжигают, пепел развеивают, а сами три дня после этого празднуют (тризна называется) - в его честь, между прочим. Потому что свой путь этот человек прошел, хорошо ли, плохо ли - но прошел. Для него больше нет причин оставаться здесь, а значит, его близким совсем не пристало страдать и горевать. Напротив, порадоваться за него, пожелать перерождения и жить дальше. Все же стоны из серии "на кого ты меня покинул" - проявление человеческого эгоизма и собственничества. Даже по формулировке видно. Но я отвлеклась.
Пока Аннушка воздавала должное кумиру, я решила навестить могилу другого музыканта - вокалиста групп "Король и Шут", ушедшего не так давно.
"Наверное, мы осознаем, что жизнь проходит, когда друг за другом начинают умирать наши кумиры", - думала я, разглядывая черную с потеками дождя плиту с портретом музыканта. Помню, в сети шли долгие дебаты, сборы подписей и средств на установку памятника для Михаила Горшенева. В последний момент вмешался его брат, сказав, что "Горшок" был в принципе против всяческих видов захоронения, так что его воля и так нарушена (прах не развеяли, как он просил, а захоронили на главной аллее Богословского), посему никаких памятников не нужно. Кому он дорог, те и так будут его помнить.