Ее с головы до ног пронизала дрожь, поднимая со дна души запретные чувства. Постыдное тепло разгоралось в глубине ее естества. Тело, предательское тело выдавало ее напряжением и жаром в самых потаенных уголках, обрушивая на нее волну воспоминаний… обо всем. Она едва устояла на ногах от накатившей слабости и была вынуждена в поисках опоры прислониться к каменной колонне.
Ох, да ведь она-то сама ничем не лучше, распекала себя Розалинда. Что же такое она сама, как не сосуд греха, если могла так бесстыдно откликаться на ласки подобного сластолюбца!.. Однако, кайся не кайся, а есть вещи, которые невозможно отрицать. Ей доводилось слышать о грехе сладострастия. Эта тема часто всплывала в речах священников, посещавших Миллуорт, но она никогда не понимала вполне, что же это такое — сладострастие, похоть… Не составляло никакого труда согласно кивать и поддакивать священникам, когда те осуждали виновных в столь ужасном грехе. Лишь теперь она начала осознавать мощь этих чувств, мощь непреодолимого влечения одного тела к другому.
Она прерывисто вздохнула, ожидая, когда же ее руки и ноги, все еще дрожащие, снова обретут привычную уверенность. Она решила, что после ужина отправится в часовню замка. Может быть, усердные молитвы и покровительство Пресвятой Богородицы помогут ей победить греховные порывы. Она станет молиться о прощении, она станет молиться, чтобы ей были дарованы силы. И усердней всего она станет молиться о том, чтобы Черный Меч не проболтался.
— Ешь, дочка, ешь, — уговаривал ее отец, щедрой рукой накладывая всяческую снедь к себе на деревянное блюдо.
— Я поем, обязательно поем, — заверяла она его без особого воодушевления. Она была слишком растревожена мыслями об Эрике и о том, каким образом ей удастся осмотреть его раны без ведома отца. Даже если бы подаваемые на стол яства имели аппетитный вид, она не смогла бы их есть: кусок просто не лез ей в горло.
Предполагалось, что этот ужин должен стать чем-то вроде праздничного пира — в ознаменование ее возвращения домой. Поэтому Розалинде пришлось приветливо улыбаться и изъявлять сердечную благодарность множеству людей — рыцарям, ратникам и слугам, занимающим разное положение в иерархии обитателей замка. Но теперь, когда они сидели за столом на возвышении, все признаки празднества улетучились, во всяком случае на ее взгляд. Отец посвятил все свое внимание еде и беседе с сэром Роджером, сидевшим по левую руку от него; тем же занялись — по примеру лорда — управляющий поместьем, имя которого она не сразу запомнила, и сенешаль Седрик. Вскоре вся зала гудела от хриплых громких голосов и стука деревянных кубков, ударяющихся о дощатые столы. Мужчины, составлявшие основную массу едоков, казалось, вообще забыли о ее присутствии; она чувствовала себя заброшенной и одинокой. Даже Клив, который сидел в дальнем конце залы среди других пажей, похоже, не находил ничего плохого в таком беспорядочном застолье. Обводя взглядом шумное общество, Розалинда подумала, что сейчас отдала бы все, лишь бы оказаться подле милой тетушки Гвинн, восседающей во главе стола у себя в Миллуорте.