— Я намерен остаться.
Слова были произнесены ровным, спокойным тоном, но в них звучала сталь.
— Незачем тебе здесь оставаться, — стояла она на своем. — Тебя можно использовать гораздо лучше где-нибудь в другом месте.
— Использовать меня не удастся нигде, миледи, — возразил он с ледяным спокойствием. — Ни вам, ни кому-нибудь другому.
— Тогда… тогда почему ты еще здесь? Почему ты до сих пор не сбежал? — Розалинду пробрал озноб от внезапной холодности его взгляда. Даже щенок, который жался у его ног, жалобно заскулил. — Если тебя удерживает мысль о награде… обещаю тебе, она скоро будет уплачена…
— Я здесь потому, что так лучше для меня. Это все, что тебе нужно понять. Седрик отправил меня работать в саду — вот этим я и займусь. А ты даже и думать забудь насчет того, чтобы Седрик послал меня куда-нибудь еще.
Розалинда не могла вымолвить ни слова. Она была здесь хозяйкой, а он — всего лишь рабом, ниже, чем последний из прислуги. И все же он стоял перед ней во всем своем гнусном великолепии и отдавал ей приказы, и у нее не было выхода, кроме одного — склониться перед его волей. Она могла негодовать и возмущаться сколько угодно, но не смела забывать об одном: ему достаточно рассказать про обручение в Данмоу и о том, что произошло затем в лесу, чтобы ее доброе имя было погублено бесповоротно. Правда, ему скорей всего пришлось бы заплатить собственной жизнью за это удовольствие, но сейчас Розалинда была разъярена настолько, что такой исход даже показался ей заманчивым… впрочем, только на миг. Она понимала, что должна соблюдать осторожность и остерегаться ложных шагов, имея дело с этим человеком.
Едва не разразившись бранью, Розалинда уставилась на него сверкающим взглядом.
— Ты хочешь тут работать только мне назло! Что ж, прекрасно, поработаешь здесь, но тебе придется очень и очень пожалеть, что мы когда-то встретились! — Она подобрала с земли ветку и со свистом рассекла ею воздух. — Выдерни ту иву. И все те кусты. Расчисти остальную часть каменных дорожек. И… и… — Его лицо выражало столь благодушную безмятежность, что она уже не могла совладать с собой. — И вышвырни вон этих чертовых собак!
Розалинда вихрем умчалась прочь, лишь бы не дать ему времени расхохотаться и тем самым подстрекнуть ее к каким-нибудь действиям, о которых пришлось бы потом пожалеть ей самой. Сейчас она, наверно, могла бы ударить его веткой, которую все еще сжимала в руке. Она торопливо отшвырнула ветку, негодуя оттого, что он смог довести ее до такого бешенства. Да ведь еще одна секунда — и она не могла бы за себя отвечать! Вовсе не в ее привычках было кричать на слуг или заваливать их непосильной работой. И ни разу в жизни она не ударила никого из них!