— Не… не надо… — прошептала она, пытаясь вырваться из-под власти завораживающего тепла его рук. — Кто-нибудь может увидеть…
Она внезапно смолкла, устрашенная тем, что ей пришел в голову только такой жалкий резон. Она должна была сказать совсем другое. Но под неотрывным взглядом этих зовущих глаз все доводы рассудка вылетели у нее из головы. А ведь следовало бы сказать, чтобы он не распускал руки. Следовало бы поставить его на место. Следовало бы возмутиться уже тем, что он посмел предложить ей такое… Но слова не шли с языка. Сердце бешено колотилось в груди, и все, что смогла Розалинда, — это отступить на шаг, повернуться к Эрику спиной и удалиться, с трудом передвигая ноги.
Вскоре она уже была у себя в комнате, заперла дверь на засовы, убедилась, что ставни плотно закрыты, и, забравшись в постель, задернула полог так, чтобы не оставить ни малейшего просвета. Но ничто не помогало. Словно некая невидимая сила тянула ее к нему, и не было у нее защиты против этой силы.
Силы, которая тянет сердце к сердцу.
Нет, не так, резко одернула она себя. Не стоит кривить душой. Честнее было бы сказать: лоно к лону.
Сочтя себя виновной в столь страшном грехе, она вскочила, всхлипнула, снова выбралась из постели и рухнула на колени, не замечая, как тверды и холодны камни пола.
— Я признаюсь в грехе похоти, — шептала она, молитвенно воздев руки. — Я признаюсь в грехе похоти, я тоскую по человеку, который должен быть мне противен. Господь всемогущий, помоги мне! Милосердный Иисус, сжалься надо мной! Пречистая Дева, умоляю тебя…
Долго и усердно молилась Розалинда, взывая ко всем святым, которые могли бы снизойти к ее мольбам, но она опасалась, что призывы к небесным заступникам останутся без ответа. И утешения она от них не дождется.
Время летело слишком быстро. Но иногда казалось, что оно ползет, как улитка.
Работы в погребах и кладовых заметно продвинулись вперед. Полки были освобождены от всего, что там скопилось, тщательно вычищены и вымыты; затем на них разместили действительно нужные припасы — в разумном порядке, чтобы всегда было легко найти необходимый предмет. Из каждой бочки вина взяли пробу, после чего — в соответствии с тонким вкусом Розалинды — бочку либо запечатывали заново, либо выливали содержимое. В пивном погребе, равно как и в кухне, потребовалось приложить несколько больше усилий. За долгие годы жир и копоть осели на стенах и потолках толстыми наростами, и счистить их оказывалось не так-то просто. К концу каждого дня на передники и головные платки Мод и Эдит налипало столько грязи, что несчастные прислужницы выглядели уже как настоящие пугала. Но, шаг за шагом, дело спорилось и там.