— Будет тебе костер, моя колючая Роза. И вода. Но мы не можем здесь задерживаться. В нашем распоряжении время, пока кое-кто не проспится — самое позднее, до полудня, — а потом они снова бросятся по моим следам.
— Значит, ты согласен? Ты проводишь нас в Стенвуд?
— Провожу, — медленно подтвердил он. — Если там меня ждет вознаграждение, я доставлю вас в Стенвуд.
С этими словами он повернулся и вышел, удивляясь самому себе — как это у него хватает глупости так долго околачиваться поблизости от проклятого местечка под названием Данмоу?
Он быстро собрал охапку дров и развел небольшой костер под прикрытием стены. Воду он тоже принес. А потом устроился поодаль, наблюдая, как Розалинда хлопочет над больным пажом. В животе урчало от голода, изорванная туника не могла защитить от ночной стужи, но он охотно соглашался терпеть все эти неудобства. Не просто охотно — с радостью! Как ни посуди, сейчас он должен бы быть уже мертвым. Качался бы на веревке, а до того — хрипел бы и корчился в петле, пока у него не вылезли бы глаза, а лицо не покрылось черными пятнами, как у тех двух злополучных ублюдков. Но он жив. Жив! Немыслимая, дьявольская удача!
Он поерзал в поисках более удобного положения у холодной каменной стены, не переставая рассматривать свою загадочную спасительницу. Что владело ею, когда она так решительно предъявила права на его жизнь, гадал он, дожевывая подпорченную прошлогоднюю грушу. Да, конечно, у нее больной юноша на руках и неблизкий путь впереди, но все равно, игру она затеяла глупую и опасную. Будь он хотя бы наполовину таким негодяем, каким его представил суд, он без колебаний перерезал бы ей горло, и слуге тоже… заодно. Ей здорово повезло, что она выбрала его, а не эту гиену, Тома Хедли, который сейчас висит там, на площади. Этот трус с дергающимися губами вчера ночью работал языком без передышки, исповедуясь любому, кто согласен был его слушать, во всех черных делах, которые он хладнокровно совершил за свою краткую, но весьма насыщенную злодействами жизнь разбойника с большой дороги. Как будто это запоздалое признание могло спасти его бессмертную душу.
Он откусил последний кусок и, брезгливо фыркнув, швырнул огрызок в огонь. Если бы девица остановила свой выбор на Томми, к этому часу она была бы уже изнасилована, истерзана и брошена на верную погибель где-нибудь в глухой чаще.
Из костра вырвался язык пламени. Розалинда вздрогнула, оглянулась на Черного Меча и вернулась к своему занятию — она меняла повязку на голове Клива. И хотя их взгляды встретились только на один миг, Черный Меч не мог ошибиться — в ее глазах он прочел страх.