Из города потянулась вереница повозок с угощением для пришлых воинов. Местные лекари занялись ранеными. Зазвучали обещания нерушимых союзов и заверения в вечной дружбе. Главы купеческих и ремесленных гильдий объясняли, будто с самого начала подозревали, что его преосвященству Герману фон Крайземану помогает вовсе не небесное воинство, а нечистая сила.
— А как же иначе! — с пеной у рта доказывали почтенные бюргеры. — Ведь адское оружие воинов фон Берберга извергает серный дух. А на их богохульном знамени изображен крест с поломанными концами. Не иначе как враг рода человеческого околдовал нашего грешного епископа и заставил впустить в город свой проклятый легион! Вот за то Господь и покарал его преосвященство!
Бурцев лишь молча кивал. Сейчас, когда епископ дерптский мертв, его войско разбито, а цайткоманда уничтожена, горожане, конечно, могут позволить себе такие речи.
Кстати, о цайткоманде. Насчет «уничтожена»… Рано радоваться-то: в Кульме-Хелмно сохранились еще фашистские недобитки — псевдолегат Святого Рима со товарищи.
Бурцев позвал татарского сотника-юзбаши:
— Бурангул, ты бы поставил своих лучников в дозоры. Если кто вдруг объявится не из наших, пусть стреляют сразу и без предупреждения.
Понятливый юзбаши кивнул, побежал отдавать приказы. Дмитрий тоже расставлял новгородцев вдоль периметра с колючей проволокой. Дело нужное: из-за раненых им тут придется задержаться надолго. А дерптцы — они хоть и смирные, но береженого Бог бережет. И еще эта кульмская братия никак не шла из головы.
Бурцев чувствовал: если он сейчас просто плюнет на команду эсэсовского псевдолегата и оставит все как есть, впредь спокойной жизни ему не видать. Кто знает, какую игру затеют кульмские фашики, откуда и при каких обстоятельствах вынырнут отчаявшиеся, готовые на все остатки цайткоманды СС? Нет, это слишком хитрый, коварный и осведомленный враг, слишком опасный, чтобы забыть о нем вот так запросто. Да и не забываются такие враги. Они будут приходить вновь и вновь. Сначала — во сне и в тревожных навязчивых мыслях. И в конце концов придут по-настоящему, наяву придут… Тринадцатое столетие слишком тесно, чтобы делить его с таким противником.
Бурцев взглянул на Аделаиду. Что, если фашики опять доберутся до краковской княжны? Что, если он потеряет ее снова? Страшно даже подумать… Именно — страшно.
Он действительно начинал бояться.
Освальд подошел со спины. Тронул за плечо. Бурцев вздрогнул. Нервы, однако…
— Послушай, Вацлав, я тут подумал… — добжинец смотрел в сторону, отводил глаза — в них тоже сейчас было что-то, здорово напоминающее страх. Не за себя — за близкого человека.