Запоздалая щедрость княжеского подарка внушала Глебу основательные подозрения, что это был не совсем подарок. Что за всем этим чудом неизбежно стоит какая-то неизвестная до поры задача, которую он, Глеб, должен был, или должен будет выполнить. И он, не колеблясь выполнил бы последнюю волю своего могущественного друга, какова бы она ни была.
Значит, остается ждать. Ждать, всячески делая вид, что прошлое умерло для него вместе со смертью Князя. Если задача действительно есть — его непременно найдут и укажут конкретную цель. Как это случалось раньше, когда он блестяще исполнял любые и самые рискованные задачи…
Бросив вхолостую ломать себе голову над неразрешимой загадкой, Глеб принял душ и завалился спать. Ему снилось море. Бескрайняя вызолоченная солнцем равнина, по которой он, крепко сжимая в руках штурвал, вел свой большой белый мореходный катер. В ясной лазури небес с резкими криками метались над его головой быстрокрылые чайки…
Но из какой это было жизни? Из прошлой? Из будущей?
В тот же вечер в тишине огромной подмосковной дачи, среди убеленного снежной сединой векового соснового леса, раздался телефонный звонок. Пожилой лысеющий человек со стальным взглядом небольших полуприщуренных глаз, развалившийся в кресле перед камином с папиросой в зубах и газетой, не спеша снял трубку и произнес:
— Кудимов у аппарата!
— Товарищ генерал… Михаил Васильевич, — осторожно начал далекий, несколько неуверенный голос. — Катаргин в Москве. Сегодня утром мои ребята засекли, как он звонил Рудерману.
Отложив газету, человек в кресле дружелюбно усмехнулся:
— А… Это ты, Аркаша? Хорошая новость. Стало быть, вернулся, голубчик! Ну, и как он, где?
— Поселился на «Сходненской», в квартире какого-то своего друга. Звонил Свешникову. Затем в бывшую лавочку «Фишера». И наконец Рудерману.
— Так, — нахмурился человек, вынув изо рта папиросу. — Реакция?
— Ноль, — отозвался голос в трубке. — Как вы и предполагали, он ничего не знал, но… похоже, не удивился.
— Вот как? — усмехнулся генерал. — Ну, а дальше?
— Поехал в «Инкомбанк». Его счет, как вы и велели, мы разморозили.
— И что? — нетерпеливо переспросил человек в кресле. — Хапнул все сразу, родимый?
— Только десять тысяч с мелочью, — ответил далекий голос и принялся обстоятельно докладывать все о дневных похождениях Глеба, которого незаметно пасли от самого Арбата.
— Выходит, клюнул, — с довольной улыбкой, кивнул человек в кресле у камина. — Вот и славно, родимый…
В освещенную багровыми сполохами пламени гостиную неслышно вошла жена, пожилая полная женщина с выбеленными, искусно уложенными волосами, молча поставила на низкий столик мореного дуба дышащую паром чашку душистого чая с травами и так же молча удалилась.