— Да не ошибаюсь я! Крот сам рассказывал. Не впрямую, конечно, — Шик вдруг поежился, словно от холода. — Он всегда вокруг да около говорит. Но умный человек может понять его недомолвки.
— Тогда давай поедем в банк.
— В банк я поеду один, а ты останешься с русской.
— Ну хорошо, поезжай один, но будь осторожен. Насколько я понял, твой Крот вовсе не прост. Его цифры могут быть с подвохом.
— Он сам с подвохом! Так может дельце обстряпать, что все будут в дерьме, а он один в короне.
— Тогда поезжай в госпиталь и выведай у Крота, что это за цифры.
— А если он мне не скажет, то прямо из госпиталя я поеду в банк, — примирительно сказал Шик.
Ведя длинный диалог, оба знали, чем он кончится, хотя Шик втайне надеялся на другой исход. Кривцову надо было заставить ехать Шика в госпиталь, потому что Пьер хоть и убийца, но дело иметь с ним предпочтительнее, чем с хлюпиком и дураком Шиком. Хлюпик, в свою очередь, боялся встречи с Пьером. Когда была надежда, что тот окочурится, можно было и в инициативного поиграть. А теперь, как говорится, кто рассчитывает на чужую похлебку, рискует остаться со своим хорошим аппетитом.
— За бабу жизнью отвечаешь, — сказал Шик напоследок, пряча ключ от подвала в карман.
— Ты что, с ума сошел? Дай мне ключ! Я же сам сюда ее привел!
Шик погрозил худым пальцем.
— Кто вас, русских, поймет? Надумаете и смоетесь вместе с товаром.
— Но я не знаю, где он. Сам же говорил — тайна.
— На это и надеюсь.
— Но мне ее покормить надо.
— Там в подвале окошко есть. Кофе в бутылку налей. Бутылка проходит через решетку, я проверял.
— Ну и черт с тобой, олух стоеросовый, — пробурчал Кривцов, — плевать я на тебя хотел.
Шик сел в машину, посвистывая, у него опять было хорошее настроение. Как только машина выехала за ограду, Кривцов поспешил по лестнице в подвал и забарабанил в дверь.
— Антре, — раздался насмешливый голос Марии Петровны.
— Маш, доброе утро. Как почивала?
— Сволочь вы, Виктор Иванович, ой, пардон, Федор Агеевич. Надо же, два имени у человека, два отчества, и все гнусные.
— Маш, — Кривцов не услышал обидных слов. — Я тебя покормить должен.
— Должны, так кормите.
Подъем на сундук был уже освоен. Ждать ей пришлось недолго. Вначале показалась рука, пытающаяся протолкнуть через прутья решетки фляжку, а потом и сама физиономия Федора Агеевича. Вид у него был не только помятый, но и виноватый.
— Вот, Маш, коньяк армянский. Они здесь все своим «Наполеоном» хвастают, а я тебе скажу — армянский не хуже! В пакете бутерброды. Ты поешь, а потом будем разговаривать.
От злости Марья Петровна поперхнулась коньяком.