Мы остановились около очередной витрины. Это была лавка часовщика.
— Вот здесь, Виктор Иванович, — сказала Маша, — можете узнать все время разом. Здесь столько часов, что, мне кажется, у человечества нет в наличии столько времени, чтобы все эти циферблаты были при деле.
Он засмеялся и эдак любовно обнял Машу за плечи, она не сопротивлялась. Так они и пошли дальше. Если бы Маша родилась на Востоке и ее в двенадцать лет выдали замуж, он вполне мог быть ее сыном. Ладно, больше не буду нудить.
Наконец мы вышли на площадь Терт. Это верхушка Монмартра. Было уже часов пять, художников с мольбертами было мало, торговцев с картинами гораздо больше. Главная масса людей вкушала пищу не духовную, но плотскую. В центре площади раскинулся ресторан, сплошные белые стулья. Боже мой, сколько во Франции едят! Они везде едят, едят со смаком, запивают вином, смотрят по сторонам, потом опять едят. И на вершине Монмартра, бывшего прибежища муз, теперь была большая, могучая туристическая жральня.
Виктор Иванович догадался не пригласить нас к столу. В похвалу ему надо сказать, что он был совершенно очарован Парижем. В этом он был искренен, и даже что-то мальчишеское, восторженное вспыхивало в глазах, когда он узнавал знакомое с детства. Вид на Париж с Монмартра великолепен. И, конечно, мы сразу начали игру в отгадки: где что находится. Найти дворец Помпиду, отель де Виль, разумеется, Эйфелеву башню и Лувр было просто, а вот черная могучая крыша перед Лувром не поддавалась определению.
— Это опера, — сказал наконец Виктор Иванович, — нам обязательно надо туда попасть.
Маша так и расцвела улыбкой.
Еще надо замолвить пару слов о Сакре-Кёр. Это огромная белокаменная базилика, в переводе «священное сердце». Она построена на деньги, собранные народом в честь жертв Парижской коммуны. В церкви постоянно идет служба. Вокруг раскинулся парк, вниз идет широченная лестница. Спускаясь по этой лестнице вниз, мы то и дело оглядывались. Некрасивый храм, прямо скажем. Сакре-Кёр стоит на самой макушке Монмартра, он виден с очень многих точек города, право, Париж мог бы построить здесь что-нибудь более нарядное. Во-первых, непонятен стиль базилики, храм похож на индийскую гробницу из плохого кино. Базилика совершенно белая, из-за этого кажется холодной, отчужденной, в ее белизне угадывается неполноценность альбиноса. Да простят меня парижане за эти слова. Впрочем, говорят, они ее сами не любят.
Мы присели отдохнуть на мраморной скамейке, и Маша сказала:
— Знаете, Виктор Иванович, с нами здесь происходят странные события. Мы очень хотели бы с вами посоветоваться.