Камера долго смеялась. Ночью веселого поручика увели. Обратно он не вернулся.
Хлопоты братьев Масловых принесли результаты. Кто-то из тульских чекистов получил тысячу золотых рублей, и 6 ноября 1918 года Осип Григорьевич вышел из заключения по амнистии в честь годовщины Октябрьского переворота. Жена, встречавшая его у дверей тюрьмы, поначалу законного супруга не признала – голова амнистированного врага народа была совершенно седой.
* * *
– Хватит, пожили при новой власти, пора и честь знать. Поедем к дядюшке, в Юрьев!
– В Юрьеве немцы.
– Ну и что? Я тоже немка, и сын твой немец наполовину.
– Не пустят нас туда.
– А мы никого спрашивать не будем. Я слышала, что в Петербурге можно найти проводника в Финляндию, а оттуда до Эстляндии – рукой подать.
– А мать?
– А что мать? И мать возьмем.
– Она не поедет.
– Ося! У нас денег выкупать тебя больше нет. А большевики про тебя не забудут. Сегодня – амнистировали, завтра – репрессируют. Ты посмотри на себя – только кожа и кости остались, ты в следующий раз и месяца в тюрьме не протянешь. Но месяца тебе и не дадут – сразу к стенке поставят. Едем!
Разговор происходил в самой маленькой комнате тульского дома Тараканова. Точнее – его бывшего дома. Декретом от 20 августа частная собственность на недвижимость в городах с населением свыше 10 000 человек была отменена. Из собственника Тараканов превратился в квартиронанимателя, и полагалось ему не более 6 квадратных аршин на одного члена семьи. Поэтому Осип Григорьевич с супругой довольствовались комнатой, в которой раньше жила кухарка.
Тараканов докурил папиросу и решительно махнул рукой:
– Едем! Но сначала надо с матерью поговорить.
– Ну разумеется, нам же в любом случае в Каширу ехать – Ваньку забирать. Только давай я одна съезжу, а? Вдруг на Трубицына наткнемся?
– Одну я тебя не пущу.
* * *
Мать не поехала. Он уговаривал ее несколько часов, приводил кучу доводов, грозил, давил на жалость. Мать внимательно слушала, кивала, но ехать отказалась категорически:
– Вы, детки, езжайте, вам и впрямь тут делать нечего. А я уж останусь. Куда мне на старости лет? Да и с хозяйством что делать? Ведь не брошу я его. Езжайте, авось через пару-тройку лет в стране поспокойней станет, свидимся.
До Петербурга добирались почти двое суток – поезд полз, как старая черепаха, и через каждые пятьдесят верст устраивал себе многочасовой отдых. Поместив жену и сына в гостиницу на Лиговке, Осип Григорьевич пошел на Гороховую.
Кунцевича он застал дома. Бывший чиновник для поручений расчувствовался, обнял гостя и даже прослезился.