Мороз усилился, изо рта повалил пар. Мир вокруг Берестова стал диким сосновым лесом, лишающим сознания своей неподкупной достоверностью. И лишь где-то вдали, в мерно клубящемся тумане, на уровне растворившейся комнатенки светляков, висела в воздухе недобрая золотая улыбка. И Николай точно знал, кому она принадлежит…
Он помотал головой. Через боль в сведенной шее он все тряс и тряс ею, не замечая, что кепка со следами засохшей крови слетела в черную болотную лужу. Он все еще не верил, хотя знакомый гадкий голос в ушах уже нашептывал и нашептывал, открывая правду.
Пробираясь среди искусственных стволов умельца Зурало, Берестов углубился в настоящую чащу. Принадлежащую, если верить шепоту, царству таинственного и могучего Красного человека. И больше актер никогда не вернется на сцену – ни «Чердака», ни какую-либо еще. Он отбыл, сгинул, растворился, лишив себя права ходить среди живых.
Золоченый оскал в тумане померк, напоследок успев сообщить Николаю, что в непролазном болотистом бору хозяйничает вовсе не он – потомственный цыган Зурало Годявирович, скромный рукодел и проводник, – а нечто, носящее зубастое имя Порескоро.
И что оно совсем рядом…
Берестов заметался. Закружил среди сосен попавшей в петлю птицей, рванулся в одну сторону, в другую. И почти сразу заметил в тумане это, тяжеловесно вышагивающее среди поросших кустарником кочек.
Сошедший с перстня Порескоро было темно-бурым, как запекшаяся кровь; крупным и широким, словно носорог, но покрытым перьями. Дымок, вьющийся вокруг пары мертвенно-бледных птичьих лап, скрывал и размазывал очертания когтистой твари. Но Николай все равно рассмотрел бородавчато-индюшачью тушу, из которой хаотично росли собачьи и кошачьи головы – живые, слюняво облизывающиеся. Волочащийся по земле чешуйчатый хвост был тяжелым, одним весом перемалывающим можжевельник и валежник.
Николай запоздало всхлипнул и закричал, надрывно, по-вороньи вышибая из легких отрывистые каркающие звуки. Скакнул назад, споткнулся о корягу и рухнул в глубокую стылую лужу, мгновенно промочив и ботинки, и штаны.
Порескоро обернулось на отчаянный вопль.
Крохотная голова с изогнутым клювом нацелилась на актера. Стали заметны костяные шишки и волдыри, покрывавшие лоб, и неприлично длинный, отчаянно болтающийся сизый зоб. Тварь приоткрыла острый клюв и глухо прострекотала. Ее короткие широкие крылья встрепенулись, рассыпая с терракотовых перьев болезнетворную пыль. Крохотные глазки замерцали алым.
А затем лесной воздух раскололся от пронзительного голодного клекота. Песьи головы на боках и спине чудовища изогнулись к вечернему небу и завыли; кошачьи разразились протяжным мяуканьем, от которого у Берестова носом пошла кровь.