Мимо по коридору прошли девушки. Каждая из них была виновна. Из окна кухни виднелся четвертый корпус, где держали суицидниц. Виновны все до единой.
Как и я.
Жижа в кастрюле постепенно приобретала все более серый оттенок. Иной. Не такой, как прежде. Серый, как эти стены. Серый, каким становится белый, если его долго не отмывать от грязи.
В нос ударил тошнотворный запах.
Заплывший глаз по-прежнему не открывался, зато второй не утратил способности видеть.
Я с трудом повернула шею, она будто заржавела. И сперва увидела ноги. Ноги в белых холщовых тапочках, но здесь ничто не остается белым, так что на самом деле тапочки были серыми. Недвижные ноги, раскинутые ноги – я узнавала их по ногам. Девушки из первого, второго, третьего корпусов. Все они лежали на полу, как будто играли в игру, решили притвориться мертвыми.
Я тоже лежу среди них?
Я осмотрелась. Нет, я далеко. Но запах, тошнотворный запах, от него не скроешься. Гнилой, сладковатый, он заглушил все прочие чувства.
Девушки не играли в игру. Мы были в столовой, где все собирались три раза в день за исключением суицидниц. Стояла тишина. Мертвая тишина. На стуле скрючилась Крошка Ти – уронила лицо в колени, руки повисли безжизненными плетьми. Пичес лежала на полу лицом вниз, волосы съехали, открыв татуировку на затылке, которую она всегда прятала – сплетенные цветы, воздушные перья. Красивая картинка. Изо рта у нее стекала зеленая струйка слюны. Зеленый цвет навевал мысли о лесе вокруг нашей тюрьмы, о плюще, заполонившем все вокруг, в том числе огород, где работала Ори. О дурмане, популярном среди нас тем летом, навевающем зеленые сны, а по утрам придающем глазам зеленый оттенок. Зеленый цвет защищал наши серые стены от законопослушного мира.
Мы навсегда стали частью этого места. Мы являлись непременным условием его существования, таким же, как трава, и мох, и деревья.
Потеряв сознание, Шери раскроила череп об угол стола. Зеленая струйка изо рта смешалась с кровью из уха. Зеленый с красным. Получается бурый.
Я смотрела на все равнодушно, ничего не испытывая, словно из меня вынули все чувства, как вынимают семена из дыни.
Если вспомню, где я сидела за обедом, то найду, где упала.
Повсюду валялись подносы, тарелки, вилки и чашки, размазанные остатки еды. Все, что могло разбиться, разбилось. Все, что не разбилось, – каталось по полу. В голове тоже все смешалось.
Зеленое, а теперь серое. Серая масса из консервных банок. Фасоль.
Что в нее подмешали? Листья растения, названия которого мы не знали, потому что не сумели отыскать в учебнике? Мы ведь должны были словить всего-навсего легкий приход, пару кайфовых галлюцинаций, улететь в небо и вернуться с чуть неровно бьющимся сердцем, слегка похихикать. Почему не заметили, что у фасоли сегодня особенно сладкий привкус, как у толченых леденцов?