Записки в книгах всегда предназначались кому-то другому. Девочки из первого корпуса писали девочкам из второго. Девочка из третьего – ее перевели туда месяц назад – слала сообщения старым подружкам во второй. Ко мне никто не обращался. Некоторые записки были зашифрованы, и я не могла их прочесть.
Да, по библиотечным дням я работала почтальоном, развозила послания, написанные убористым почерком на клочке туалетной бумаги. Многие из них были очень личными, так что читать их было неловко.
Некоторые дышали ненавистью, в них описывали, как разделаются с адресатом, сыпали оскорблениями и проклятьями. Эти я тоже читала.
Девицы не подозревали, что я прочла и запомнила все, что они написали, проникла в их отвратительные тайны. Я почему-то понимала, что это важно – запомнить как можно больше.
Разузнать, что творилось вокруг, можно было не только в библиотеке. Я подслушивала разговоры в столовой, нарочно замедляла шаг, если в тюремном дворе вдруг вспыхивала ссора. Была в «Авроре» и парикмахерская; там нас учили стричь, чтобы мы приобрели очередной «полезный для жизни» навык. Щелкать ножницами у беззащитной шеи напарницы либо эту самую шею подставлять разрешалось лишь тем, кто на протяжении трех месяцев не получил ни одного замечания. Девочкам с мокрыми волосами, усевшимся в парикмахерское кресло, очень хотелось поболтать. Кто угодно с соседнего кресла мог слышать, о чем они говорили, притворяясь, что не слушает. Кто угодно.
Хорошо, что волосы у меня росли быстро.
Хотя мне становилось известно обо всех мелочах, я никогда не слышала о том, что замки откроются, даже от тех девчонок, что водили дружбу с охранниками. Ничего – ни слуха, ни намека. Выходит, никто ничего не знал.
Так откуда у меня внутри взялось это скребущее предчувствие?
Мне чудилось, будто мы уже бежали по коридорам однажды ночью. Что мы уже толкали двери камер и они распахивались, отпуская нас. Что нас и прежде охватывала буйная радость, окрашенная недоумением и страхом при виде опустевших дежурных постов. Нам уже подкидывали шанс, который мы пустили по ветру. Мы уже пытались сбежать. Сплошное дежавю.
Все уже было. Мы проживаем эту ночь снова и снова, бежим по кругу, возвращаясь, откуда начали. И нам предстоит бежать вечно. Откуда я это знаю?
Я скрючилась между стеной и партой в надежде, что темнота укроет мне голые ноги, я останусь незамеченной и пригляжу, чтобы с книгами ничего не случилось. То, что они до сих пор целы, меня утешило. Я все спрашивала себя: вдруг я права? Все это уже происходило, и я и в самом деле пряталась в этом закутке, а теперь мне предстоит укрыться в нем навечно?