Всякий талантливый художник традицию не воспроизводит, а трансформирует и обогащает. К каким результатам приходит современный писатель, творчески осваивающий некоторые приемы и принципы плутовского повествования, превосходно демонстрирует роман «Сын вора», написанный в 1951 году.
Да, этот роман Мануэля Рохаса построен по традиционной схеме испанской пикарески. Если события, изложенные в этой книге, расположить в строгой хронологической последовательности, то перед нами предстанет рассказ о жизни современного Ласарильо — Анисето Эвиа, о его невзгодах и злоключениях. В самом деле, Анисето, как и его далекие предки пикаро, вынужден, совсем еще, в сущности, ребенком, покинуть отчий кров (это происходит после смерти матери и ареста отца) и в своих странствиях по Аргентине и Чили столкнуться с самыми разными людьми. Однако традиционную схему плутовского повествования Мануэль Рохас существенно видоизменяет. Говоря о сходстве структур романа чилийского писателя и классической пикарески, мы ведь только что сделали оговорку: «Если события, изложенные в этой книге, расположить в строгой хронологической последовательности». Если… Но в романе-то эта последовательность событий резко нарушена. Читатель то и дело будет сталкиваться со сдвигами и скачками во времени: автор словно бы разорвал фабульную нить на множество ниточек, а потом связал их заново, в совершенно произвольном, на первый взгляд, порядке. В результате рассказ Анисето Эвиа развивается одновременно в нескольких временных плоскостях, а вместо причинно-следственных связей событий, характерных для хронологически последовательного изложения, возникают связи иные, более сложные и таящие в себе новые художественные возможности.
Исследователи, писавшие о «Сыне вора», справедливо отмечают, что этот прием характерен для многих современных европейских и американских романистов. Да и у Рохаса он свидетельствует как будто бы прежде всего о современности формы его романа. «Надо господствовать над временем, — утверждает он, — иначе будешь писать, как писали романисты сто лет назад». Но только ли ради этого появляются в романе Рохаса резкие временные сдвиги?
Уже в первых строках романа Рохас предупреждает читателя о том, что в данном случае бесполезно искать логику в расположении различных пластов времени. «Такой уж уродился, — пишет он от имени рассказчика Анисето Эвиа, — мысли у меня вечно вразброд, не умею я с точностью метронома отмерять время, такт за тактом, секунду за секундой; и память выхватывает первое, что подвернется, а то уйдет далеко вспять, отступит, отозвавшись на призыв туманных, полуистлевших воспоминаний». Итак, если и есть в этом рассказе какая-либо логика, то чисто субъективная, почти не поддающаяся расшифровке, — это или примерно это как будто хочет сказать писатель. Ну а что, если мы не поверим ему на слово и попробуем все-таки обнаружить и иную, гораздо более существенную внутреннюю связь в отдельных частях структуры романа?