— Эту точку обустроила пару лет назад одна из наших групп, — деловито ответил Сергей.
— И долго нам здесь придется куковать?
— Пока не знаю. Через полчаса свяжусь с командованием, доложу о прибытии, а оно пусть думает, как и на чем нас отсюда эвакуировать. Располагайтесь со своими людьми в блиндаже. Да и не забудьте поправить сетку на окнах, иначе насекомые замучают…
Мошкары и прочего гнуса на болоте действительно было с избытком — поболее чем в Сибири и на Дальнем Востоке. Это вертолетчики заметили еще по пути на островок — открытые части тел: руки, лица, шеи — зудели и имели пунцовый цвет от укусов.
Махнув своим ребятам, майор направился к блиндажу. Пора было обустроить место для отдыха и просушить насквозь промокшую одежду…
Так уж получилось, что следом за Михаилом Гусенко влюбился и его командир — Николай Карбанов. Объектом его воздыханий тоже стал медицинский работник — Елена Барина. Это была миниатюрная и очень милая тридцативосьмилетняя женщина, заведовавшая хирургическим отделением госпиталя.
Впервые она обратила внимание на Николая, когда тот проходил углубленный медицинский осмотр в рамках ежегодной врачебно-летной комиссии. Ее заинтересовал диалог врача-окулиста со статным пилотом лет сорока — сорока двух. Барина зашла по делу, но не стала отвлекать врача. Она встала у окна под струю прохладного воздуха кондиционера.
— Левый глаз, — скомандовала окулист и коснулась кончиком указки офтальмологической таблицы. — Какая буква? Эта какая? Эта?…
С крупными буквами пилот справлялся без проблем, а вот с мелкими дело не шло — он называл их, но с задержкой.
— Складывается впечатление, будто вы знаете таблицу наизусть и, перед тем как назвать букву, отсчитываете ее порядковый номер в строчке, — заметила врач.
— К сожалению, вы правы, — смущенно признался Карбанов.
— Ладно, продолжим… — сменила она буквенную таблицу Сивцева на таблицу символов Головина.
С данным тестом проблем нарисовалось еще больше: майор морщил лоб, щурил глаза, всматривался и… не угадывал направления разрывов в черных кружочках.
Присев за рабочий стол, женщина-врач развела руками:
— Не понимаю, как вас допустили к полетам мои коллеги, Николай Алексеевич. У вас же дальнозоркость!
— Я знаю, — кивнул тот. — Но мне она не мешает.
— Но как же вы летаете?! Вы, наверное, и приборов-то не видите?…
— Вижу. Конечно, не так хорошо, как в молодые годы, но показания различаю. К тому же у меня очень хорошая мышечная память.
Барина с интересом наблюдала за тестированием. Услышав последний ответ, поинтересовалась:
— Позвольте, а при чем тут мышечная память?