Знала Инночка отца и по рассказам матери.
На шестом году письма с каторги приходили как всегда; почти каждые две-три недели, и мать читала их Инночке, но почему-то однажды, прочитав письмо, побледнела, грустно задумалась и с тех пор часто плакала.
— Ты чего плачешь, мамулька?.. — спрашивала Инночка, ласково прижимаясь к ней. — Папа опять болен?.. Скажи, мама. Ну мама же!..
Мама старалась успокоить свою девочку и не говорила о действительной причине слез, но как-то в тяжелую минуту не сдержалась и сказала:
— А ты знаешь, Инночка, у папы есть еще другая мама. — Она запнулась, но было поздно…
— Какая другая? — удивилась девочка. — Другая мама?..
— Да, деточка, другая мама. И папа не скоро еще вернется к нам с каторги.
— Почему не скоро?.. а разве другая мама…
Но в этот момент вдруг кто-то громко постучал и дернул дверь.
Дверь открылась, и в комнату вошел усатый полицейский пристав, в сопровождении надзирателя, городового и дворника.
— Где ваш муж? — строгим официальным тоном спросил пристав, после нескольких заданных вопросов.
— Как где? — изумилась она — в Нерчинске, на каторге.
— Потрудитесь, пожалуйста, предъявить его письма… Мы должны произвести у вас обыск… — вдруг объявил пристав, протянув ей какую-то бумажку с печатным заголовком.
Обыск не дал никаких результатов, ничего «преступного» не обнаружили. Письма были обыкновенного содержания, и на каждом из них стоял штемпель нерчинской тюрьмы.
Полиция ушла, ничего не сказав ей.
— Что бы значило это?.. — ломала она голову, кое-как успокоив перепуганную Инночку и уложив ее спать. Загадка разрешилась через несколько дней.
Пришел товарищ мужа по партии и вручил ей письмо, следя, с радостным лицом, какое впечатление оно произведет на нее.
Торопливо вскрыв конверт и вынув из него письмо мужа, она поразилась: на нем не было обычного каторжного штемпеля и сверху стояло «Женева».
— Женева… Он в Швейцарии… Бежал! — восклицала она, трепеща от радости, но вместе с тем другая мысль украдкой проскользнула в ее мозгу.
— А она… Другая…
— Да. Бежал… В Женеве! — визгливым от восторга голосом, вскрикивал юный товарищ… — Поезжайте!.. Скорей поезжайте!..
Она быстро, нервно пробежала дорогие четкие строки, то бледнея, то заливаясь густой краской от охватившего ее сильного волнения.
Когда товарищ ушел и прибежала откуда-то Инночка, мать ничего не сказала ей о папе.
Она сидела, думала и, как сквозь сон, отвечала на вопросы дочери.
Думы были все об одном.
— Они вместе в Женеве… Любят друг друга… Свободные и радостные… И он зовет меня… Не могу, не могу!..
Взяв лежавшую на столе книгу, она раскрыла ее на той странице, где было заложено письмо и, незаметно для Инночки, стала в десятый раз перечитывать его.