— И давно вы уже здесь?
— Почти полгода. Нам запрещено общаться с внешним миром, мы здесь как в концлагере, натурально. Кругом эти псы-охранники, следят за каждым шагом, все вынюхивают что-то, сволочи. Сегодня, перед тем как вы появились, нас предупредили: скажете хоть слово — родные погибнут. Вот мы и молчали. Но потом я решился. Понимаете, нужно отнести эту пробирку в Академию наук. Только там смогут определить всю опасность ее содержимого. А как только это станет известно, то прикрыть эту адскую лавочку уже не составит большого труда. По крайней мере мне так кажется…
— Да что же в ней находится, черт вас возьми?! — не выдержала я пытки. — Что вы все ходите вокруг да около!
— Мне даже произносить это страшно, — выдохнул он и вдруг тяжело закашлялся, покраснев от натуги, а в следующий миг за громкими звуками его кашля я уловила топот бегущих по коридору нескольких пар ног. Они стремительно приближались к кабинету. Недоброе предчувствие сжало мое сердце, и я бросилась к задыхающемуся от тяжелого кашля профессору.
— Сюда идут, слышите! — закричала я шепотом и зачем-то начала стучать кулаком по его спине. — Да скажите же мне, что в этой проклятой пробирке, пока еще не поздно!
Но он продолжал кашлять, выпучив глаза и все больше багровея, и не мог произнести ни слова. От топота уже сотрясались стены и ухало в голове. Профессор смотрел на меня несчастными глазами, как обреченная на заклание корова, и давился от приступа, как я поняла, туберкулеза.
— Ну произнесите же хоть слово! — Я затрясла его за плечо, пытаясь остановить проклятый кашель, и даже пошлепала по щекам, но ничего не помогало.
Шаги замерли около двери, ее подергали, постучали кулаком, а затем раздался незнакомый злой голос:
— Шостиков, открывай, сволочь! Мы знаем, что ты здесь! Открывай, мерзавец, а не то дверь вышибем!
— Минуточку! — прохрипел вдруг профессор, перестав кашлять. — Уже открываю.
Он поднялся, торопливо расстегнув ширинку, вытащил пробирку, сунул мне в руки, приставил палец к губам и подтолкнул меня к стене за дверью, где я пряталась раньше. Лицо его в этот момент было таким несчастным, что я чуть не расплакалась от жалости. Убедившись, что я стою у стены и не двигаюсь, он повернул ручку замка. Дверь с шумом распахнулась.
— Опять на одиночество потянуло, козел?! — проревел кто-то, и я услышала звук пощечины и болезненный стон профессора. — Играть с нами вздумал, гад?! Мы тебя обыскались уже по всему бункеру! Бегом к президенту, придурок!
Его опять ударили, выволокли из комнаты и потащили по коридору, даже не заглянув внутрь и не закрыв дверь. Я опять осталась одна, только на этот раз уже вместе с чертовой пробиркой, о которой бедный Шостиков так и не успел ничего толком рассказать. Теперь я точно знала, что Крутицкий нарушает закон, правда, пока еще понятия не имела, как доказать это официально. Те, кого он заставил работать на себя, вряд ли откроют рот и что-нибудь скажут из боязни за жизнь своих родных. До утра доставить пробирку в Академию наук и членораздельно объяснить там, чего я от них хочу, тоже не представлялось возможным. Значит, оставалось лишь одно: отправляться на поиски Родиона и Вики и попутно добывать эти самые доказательства. Жаль, что профессор успел сообщить так мало. А ведь столько у меня к нему было вопросов, на которые один он только и мог ответить… Да, еще бы минут пять, и я бы знала все. Проклятый Крутицкий! И зачем, интересно, ему именно сейчас понадобился этот Шостиков? Наверное, перепугался, ублюдок, из-за нашего визита. Но ничего, впереди еще вся ночь, и я уж постараюсь превратить ее для тебя в ночь кошмаров и ужасов, господин ученый-преступник…