По прошествии десяти дней после разгрома «лабораторий», когда все уже улеглось и босс стал таким же, каким был всегда, то есть хмурым и ворчливым, я сидела за своим столом в приемной, посвежевшая, полностью выздоровевшая, и делала вид, что занимаюсь оформлением бухгалтерских проводок. О клиенте-покойнике мы с боссом, по молчаливому уговору, больше не вспоминали — зачем бередить прошлое. Валентина, ничуть не удивившаяся тому, что ее вдруг выдернули из теплой больничной кровати и, ничего не объясняя, повезли куда-то в Подмосковье на конспиративную квартиру, опять лежала в клинике и донашивала первенца великого московского частного сыщика. Дима куда-то пропал и больше не объявлялся, чему я была очень рада, иначе он стал бы задавать вопросы, интересоваться, как это мне одной удалось распотрошить гнездо Стекольщика, а мне это все было не нужно. Я еще тогда сказала ему, что полностью потеряла память после того, как меня накачали этими чертовыми препаратами, и он, видя, в каком состоянии находится Родион, безоговорочно в это поверил. Не поверишь тут…
В общем, жизнь наша снова вошла в привычную колею: деньги заканчивались, клиентов не было, и надежда на их появление у дверей нашего офиса стремительно таяла. Босс часами просиживал в своем кабинете, выбираясь лишь на обед, и чем он там у себя занимался, я не знала. Скорее всего тем же, чем и я — ничем. Я взглянула на настенные часы. Шел уже второй час дня. В принципе, можно было спокойно повесить на двери конторы табличку «Разбирайтесь сами со своими проблемами!» и ехать в Серебряный бор загорать, не беспокоясь о том, что упустим клиентов. Но упрямый босс не позволял. После того как мы не получили ни копейки за последнее дело, он решил, видимо, умереть здесь от духоты, но дождаться хоть какого-то заработка. Я уже пару раз пыталась намекнуть ему, что все преступники разъехались по курортам, а добропорядочные граждане по дачам и что в Москве сейчас остались только мы с ним, но он был неумолим. Начальство, куда денешься…
— Здравствуйте.
Я оторвалась от монитора и не поверила своим глазам: в приемной стоял человек. Живой. Еще перед обедом, пытаясь спастись от духоты, я распахнула настежь входную дверь, в которую он, судя по всему, и вошел, даже не удосужившись позвонить. Но Бог с ним, главное, что вошел. Теперь важно не упустить. Передо мной стоял высокий долговязый мужчина с большими отвислыми усами, с печально усталыми глазами, с шапкой черных волос на голове и кофром на плече. На нем были черные джинсы и потрепанная черная майка с какой-то надписью на груди. Возраст его колебался от тридцати пяти до сорока пяти.