Мариса закрыла руками нижнюю часть лица — непроизвольный жест, который она делала, будучи смущенной. На каждый Новый год я присылал Антонио подарки, связанные с его хобби: зеркальную фотокамеру, фотообъективы или программное обеспечение для обработки изображений. Так как квартира его матери была тесной, я предоставил в его распоряжение часть гаража, которую тот превратил в фотолабораторию. Там он проводил немало времени, но Мариса неодобрительно смотрела на то, чтобы он там находился, пока я в Лос-Анджелесе.
— А мадмуазель Эбби разве не с вами?
— Нет, в отъезде на некоторое время…
— Как бы мне было приятно ее увидеть… Повезло же вам, что попалась такая девушка!
Я будто слышал Катберта. Во всяком случае, как только речь заходила об Эбби, все тут же принимались расписывать, какая она восхитительная. Возможно, даже слишком красивая для меня…
— Вы проездом или поживете здесь?
— Об этом я ничего не знаю. Это дело нескольких дней, может быть, оно займет чуть больше…
— Могу завтра снова прийти, приготовить вам chiles rellenos![32]
— Не утруждайте себя, Мариса, я справлюсь сам.
Ее фаршированные перцы были выше всех похвал, но мне не хотелось, чтобы она принялась меня опекать все время, пока я здесь.
— Да кто вам такое сказал, что я утруждаюсь? Приду, и все тут.
Я наклонился вперед, чтобы посмотреть на кафельный пол.
— Блестит так, что я могу видеть там свое отражение.
— Ой, да вы смеетесь надо мной!
— Ни в коем случае! Смотрите: просто настоящее зеркало.
— Делать вам нечего, как глупости говорить: сейчас закончу работу. Время только с вами теряю!
Мариса удалилась в кухню, я же уединился у себя в кабинете. Это было единственное место в доме, где я чувствовал, что нахожусь у себя. Стены здесь были уставлены сотнями книг и видеодисков: произведения, в основном благодаря которым я еще подростком ощутил сильное желание заняться литературным трудом. На свободном месте я прикрепил афиши фильмов моих самых любимых режиссеров — Альфреда Хичкока, Билли Уайлдера, Орсона Уэллса, — а в дополнение к ним афишу моего «Дома молчания», которая всякий раз, как я смотрел на нее, воскрешала в памяти как мои успехи, так и провалы. Комната пребывала в чудовищном беспорядке; сюда Мариса не решалась даже заглядывать. Повсюду валялись бумаги, газеты, папки, а в особенности документы, которые у меня не было времени перебрать и от которых я не хотел избавиться из сентиментальных соображений. Первый раз, когда Эбби вошла ко мне в кабинет, она решила не делать замечаний по поводу царящего здесь беспорядка и не стала задерживаться, понимая, что она на моей сокровенной территории.