И какая из этих словесных комбинаций может считаться имеющей смысл? И какая действительно имеет место?
И все-таки что-то такое должно быть за пределами нашего мыльного пузыря – эта мысль у меня возникла, и я к ней вернусь. Она кажется мне умной (адекватной, правильной, верной), такая это мысль, что она мне кажется умной. Повторю ее несколько раз, чтоб не ушла незамеченной: «должно быть что-то такое за пределами», «за пределами что-то должно быть таким», «что-то должно быть за», «что-то должно быть где», «что-то должно быть», «чему быть, того не миновать».
Что-то должно быть за пределами – я, кажется, уже говорил об этом – говорил, в смысле думал. А где что-то, там, значит, и кто-то – это не так ли? По-моему, это правильная мысль (умная, адекватная, верная). Но этот кто-то – это не ты, мармеладовый. Хотя усердный делаешь вид, чтобы им казаться, но это не ты. Тот, кто смеялся там в темноте (в темной яме, наполненной крысюками), – я думаю, не он ли. То, как он смеялся – в этом было что-то такое запредельное, – если бы ты слышал, ты бы понял.
Ты обманываешь меня, мой восковой-шоколадный, говоришь одно, потом говоришь другое, говоришь и потом не договариваешь, или договариваешь, но перед этим не говоришь.
А тот, кто смеялся в темноте, – он сказал бы раз навсегда, и не тратя слов, если только мне найти способ, как к нему подойти. Так я думаю (в скобочках – верю).
Молчишь, мой марципановый?
Молчишь – молчи, да и так оно все понятно.
А когда эти фигуры – фигуры тебя, образы тебя – где в одном месте ты стоишь с открытым ртом (приоткрытым, полуоткрытым, открытым для A, И, О, У и других звуков), а в другом – с закрытым, – придут в движение, сменяя друг друга, словно кадры на кинопленке, я что-нибудь от тебя услышу.
Я хотел бы, чтобы оно всё пришло в движение, потому что так, как оно есть, – это ненормально. И тогда я не понимаю, сомневаюсь, думаю, спрашиваю себя – где я? и что я? и каким образом?
Но я заметил, что когда я рядом с тобой, у меня вроде бы возникают те мысли – в виде слов, те слова в виде мыслей, которые, мне кажется, ты сам бы сказал, если бы мог сейчас говорить.
И я спрашиваю тебя: «Этот смешной паноптикум восковых фигур – это то самое хранилище образов внутри нашего мыльного пузыря, отраженных и переотраженных?» Я спрашиваю, как бы обращаясь к тебе, и, подумав, сам отвечаю. Не то чтобы прямо так отвечаю, но возникают мысли.
Мысли – мусор, но среди них попадаются скверные (в последнем слове две первые буквы оказались лишними, но ладно, пусть остаются).
И вот, я думаю, что устроенное так хранилище образов – это было бы слишком примитивно. И оно не должно так открыто себя демонстрировать. Механизм не должен видеть интимных деталей своего устройства. Не должен – в смысле, не может. Кинопроектор, если представить его разумным, не смог бы видеть кадры кинопленки, запрятанной у него в чреве. И компьютер тоже не может видеть – в смысле, не может видеть интеллектуальная программа, которая в нем крутится. Я затрудняюсь сказать, что он конкретно не может видеть внутри себя, но путь рассуждения в целом понятен. Говоря о таких материях, в наше время трудно промолчать о компьютерном интеллекте, даже если не знаешь, что конкретно сказать.