– Что ж вы так, Егор Дмитриевич, дискриминируете народы Африки и прочих государств, которые веками находились под колониальной пятой капиталистов? – нахмурился Косыгин. – Они же не виноваты, что им приходится думать о том, как прокормить себя и своих детей, а не о том, какой по счёту автомобиль купить в свой личный гараж.
Бляха муха, вот я ляпнул, не подумавши. И ведь хрен чего возразишь, хлещет наотмашь, разве что краснеть остаётся. Жаль, не выскажешься о тех же зарвавшихся афроамериканцах будущего, да и прочих «братьях наших меньших», которые и сейчас уже неплохо пристроились на шее советских граждан, регулярно отчисляющих кровные копейки и рубли в соответствующие фонды… Кстати!
– Почему же, я не дискриминирую, напротив, недавно даже участвовал в фестивале в помощь голодающим детям Африки. Более того, инициатива его проведения как раз от меня и исходила.
Тут уж я, конечно, приврал, надеюсь, Косыгин не совсем в курсе, что я предлагал изначально. На моё счастье, прокатило.
– Ладно, это уже частности, ваше мнение мы обязательно учтём. Не буду вас больше задерживать, вы свободны, товарищ Мальцев. А мы перейдём к обсуждению следующего вопроса…
Зал заседаний я покидал со вспотевшими подмышками. А если бы на месте Косыгина сидел, к примеру, Сталин? Да после обвинения в уничижении несчастных народов Африки у меня вспотели бы не только подмышки.
Дома, чтобы сбросить напряжение, отправился на прогулку с Лёшкой, а затем, оставив сына возиться с игрушками, взял в руки гитару и стал негромко напевать какую-то ерунду.
– Ёжик, спел бы лучше что-нибудь про любовь, – крикнула с кухни жена.
Втянув носом ароматный запах жарящихся котлет, я принялся перебирать в уме композиции соответствующего содержания. Тут же на ум пришла песня «Кто-то простит» безвременно ушедшего Мурата Насырова. И я негромко запел:
Вечер окутался тайной, ты не узнаешь случайно,
Что свет в моём окне уже погас давным-давно.
Лето, подарок природы, радует тёплой погодой.
Июльский вечер мне погасит в этом сне окно…
Ленка встала в дверном проёме с полотенцем в руках, прислонившись плечом к косяку. Сзади из кухонного окна на неё падал багровый отсвет заходящего солнца, в свете которого она казалась сошедшей с чудотворного образа Богородицей. М-да, Богородица, жарящая котлеты… Впрочем, в данный момент я почувствовал некую бодрость не только духа.
Кто-то простит, кто-то поймёт,
Но от меня любовь не уйдёт.
И на песке, размытом волной,
Я напишу образ твой.
Закончив петь, я отставил гитару, подошёл к любимой, обнял её и нежно поцеловал в губы.