«…исакий. Пойдешь туда». Временном логове?
Шуууух, ш-шууух. Комар застыл. Шорох бетонной крошки. Сюда кто-то двигался.
Кто-кто… Комар медленно опустил фонарь и поежился. Кто-то очень большой.
И голодный.
– Кто там? – детский голосок. Комар вздрогнул всем телом.
Да, для веганца время остроумных шуток закончилось. Зато для Комара – только началось.
Он поднял руку и коснулся лба. Холодная испарина.
(поиглаем?)
– Кто там? – снова спросил детский голос. От звука этого голоса зашевелились волосы на затылке. Комар отступил от веганца… замер…
Куда спрятаться?! Куда бежать?!
Шорох все приближался. Что-то огромное, тяжелое, мягко двигалось в темноте к нему, к Комару.
– Где ты? Человечек! Давай поиглаем. Ну, пожа-а-ауста!
Комар представил, как там, на одном из щупалец огромной твари, свисает хрупкое тело девочки лет пяти… Глаза как кровь…
Представил – и побежал.
Станция Площадь Восстания, час X + 2 часа
– Рассудок, плачь, ты – колокольчика рыданье. Ведь караван моих надежд…
Ахмет дрогнул лицом, уперся ладонью в холодную бетонную стену.
– …уходит в дальнее скитанье…
Желудок мучительно сжался, Ахмет напряг мышцы, чтобы не обделаться – позорно, недостойно мужчины и правителя.
Царь. Я царь.
Тогда и веди себя, как царь.
Он снова почувствовал, как стены сжимаются вокруг него, словно в спазме. Словно взбунтовалась не только его прямая кишка, а этот тоннель – длинный, ледяной, темный, – изгибается и сжимается вокруг него, Ахмета, как податливая, упругая резиновая кишка.
«Я внутри червя, – подумал он внезапно. – Мы все живем внутри гигантского червяка».
Который прогоняет через себя землю и грязь, кубометрами и кубометрами – чтобы в итоге переварить кого-то вроде него, маленького мальчика Ахмета, который называет себя царем Площади Восстания.
«Когда я наконец вырасту и начну ощущать себя взрослым?»
– Мой господин, – старик Мустафа неслышно материализовался рядом, протянул полотенце. Ахмет вздрогнул, с усилием оттолкнулся от стены. Хватит, хватит, приди в себя. Взял полотенце и вытер холодное, лишенное чувствительности, словно бы пластиковое лицо.
Касание шершавой жесткой ткани полотенца привело его в чувство.
Давай, Ахмет. Давай, царь. Ты взрослый. Действуй.
Он в последний раз провел полотенцем по лицу, затем бросил его Мустафе. Лови, старик.
Тот неловко, узловатыми старческими пальцами, поймал. И тут же выронил. Наклонился поднять. Ахмета на мгновение охватил гнев. Чертов старый болван! Толку от него…
Ахмет замер.
Мустафа смотрел на него в упор. Когда понял, что замечен, отвел взгляд. Обычной покорности в этом взгляде не было. Ни на грош. Куда подевалось извечное: «Да, господин. Как прикажете, господин»?