Еще в Ухте я разговаривал с таким же энтузиастом-коми Терентьевым, он добывает отовсюду всякие сведения о жизни коми в прошлые времена, разную статистику. Мечтает написать когда-нибудь историю Печорского края. Прирожденный краевед. «Вот выйду на пенсию…», а самому-то сорок с небольшим, и он инженер по гидроресурсам. Но для души – руководит обществом охраны природы.
11/VII – 70 г.
Снова я в Ухте.
Стоят белые ночи. Просыпаюсь от солнца в три часа и опять засыпаю. Юлия всё нет…
Сплю я плохо. Живу не в одноместном, в двухместном номере с толстым жизнерадостным, сопящим, храпящим представителем строительного министерства стариком Музыкантовым, который всюду звонит по телефонам, и жизни мне нет.
Наконец, уехал, слава те господи.
– Опять я! – радостно наутро объявляет мне, появляясь в дверях, всё тот же товарищ Музыкантов. По-видимому, он и есть дьявол. – Самолеты не ходят. Вернулся.
С Элей были мы и на нефтяной шахте. Об этом не буду. А вот что видел в окрестностях: бурили там раньше скважины и не закрыли. А нефть-то сочится. Весной летят утки, видят темное озеро на белом снегу и садятся. И погибают.
(Юлия с ребятами я не дождался. Он получил для партии оформленный вертолет, т. е. главную, конкретную бумагу, подписанную командиром авиаотряда. Эля будет его ждать, я попрощался с ней и уехал в лосевый заповедник, там присоединился к энтомологам, с ними поплыл по Печоре. В рассказе «Дверь» есть некоторые детали этого путешествия.
С Элей и Юлием мы не прерывали нашей дружбы. В Москве собирались поначалу у Юлия, потом у Эли и у нас дома.
Юлий уехал в Тюмень, скончалась Эля. Но наша дружба не потерялась в прошлом. Письма из Тюмени, телефон, не забылось ничего: Юлий, еще студент, поит меня из ведра водой с марганцовкой, Эля приезжает в Ухту. И всё так осталось, остается в моей душе.)
Я возвращаюсь в прошлое.
Я сижу у костра на острове Харлове.
Разогреваю кашу из концентратов и кипячу чай. Для всех. 31-го, т. е. завтра, должен прийти пароход.
Все ушли: надо всё-таки кольцевать тупиков, этих «северных попугаев», у которых широкие красные клювы, и живут «попугаи» в норах, а не на скалах.
Только я остался. Я прыгнул с валуна на валун два дня назад. На земле! Не на скалах. Левая нога моя в бутсе подвернулась. По-видимому, это вывих. Ступня побаливает, но терпимо. Я лечу ее теплой водой, потом перевязываю бинтом. (В Мурманске в травмпункте оказалось: сломаны плюсневые кости. Домой поехал в гипсе и на костылях.)
Тихо кругом. Очень тихо. Я один. Я смотрю на почти что прозрачные языки огня, думаю, я давно это думаю. Похоже, я приблизился, приблизился, наконец, к основному закону, как я считаю, закону Сохранения Искренних Чувств.