Я мотнула головой. Тело будто окаменело. Я не знала, кому и во что верить. И могу ли доверять ему сейчас.
— Я смогла бы защитить себя. Смогла бы быть незаметной. И лекарем тоже сумела бы стать.
— Ка-а-ак? — воскликнул Эриман и вскинул руки. — Посмотри! Ты сейчас больше похожа на тёмную тучу с молниями, чем на светлого лекаря. Иди ко мне, малыш. Давай спокойно поговорим, не нужно этого, — он окинул взглядом мои почерневшие руки и плечи. — Легко оступиться — тяжелее признать, что шагнул в пропасть. Арлинда, ты очень важна для меня, — ласково проговорил он и попытался обнять.
— Я сумела бы, — посмотрела на него исподлобья. — Я научилась бы инвертировать потоки. Или вообще не использовала бы их. Разве зря говорят, что дар — это только половина успеха? Вторая половина — это усердие. Я умею работать над собой.
— И сумеешь! Я даже не сомневаюсь, — он стиснул мои потемневшие плечи, что почти захватила тёмная сущность. — Мы наладим твой поток. Я научу тебя всему, что знаю, и ты поступишь в следующем году! Да разве это преграда? Главное, чтобы сейчас ты не выдала себя и… тебя не забрали. — Эриман притянул меня к себе и заговорил слабо и глухо: — Да, я эгоист. Отчасти. Я не мог потерять тебя сейчас. Не. Мог.
Мои потемневшие руки прошли сквозь его тело, а зеленые змеи вонзились в широкую грудь и упоительно потянули жизненные силы профессора. Эриман стал оседать, а затем и вовсе упал на колени, уронив голову на грудь. Веки закрылись, пушистые ресницы задрожали, чёрные волосы, будто лоскуты ткани, рухнули на лицо.
— Мне нечего терять в своей жизни, — тихо пробормотал он и тяжело приподнял голову. Глаза помутнели, а щёки приобрели серо-зеленый оттенок. — Кроме тебя.
Я предусмотрительно отошла на пару шагов. Тонкие зелёные нити натянулись и оборвались, слившись с воздухом.
— Прости, — прошептала я. — Нечаянно тебя ослабила. Не хотела ведь. Тёмная сущность любит жизненную силу цеплять без моего согласия.
Эриман дышал тяжело и не вставал.
— Мне лучше так, чем ты будешь вечно меня ненавидеть, — горько произнёс он.
— Я умереть хочу сейчас, — прошептала я. — Лишь бы не было больно. Больно от крушения надежд. Больно от того, что тебя мучаю. И ещё больнее потому, что иначе не могу. Я хочу просто быть, как все. Аты не дал мне…
Эриман приподнялся, едва удержал равновесие и, ухватившись за столешницу, выровнялся.
— Прости меня… — тихо сказал он. — Глянул на меня и закричал: — Прости, Арли! Мне самому себя убить хочется, — зацепил пальцами подставку со стола и швырнул её в стену. Перья и наконечники рассыпались с треском и упали на пол. — Ненавижу себя за это. Думал, искал выход и надеялся, что ты справишься. Но когда чернота разрослась так, что не заметили только очкастые члены комиссии, я понял, что тянуть нельзя. Будто ножом себя резал, когда наложил вето, а потом не смог усидеть. За тобой побежал. Уволят теперь за произвол, — он глянул на меня воспалёнными глазами.