— Нет же. Не пустой звук… Разве было бы мне так больно, если бы в сердце жило равнодушие? Нет же. Я не верю, что чувства сводятся к метке. Невыносимо не верю. Потому что люблю тебя и боюсь потерять. Малыш… Я не знаю, как жить без тебя. Не. Зна-ю, — он повернул меня и прижал к себе. Сердце стучало в его груди, будто треснувший барабан.
— Для чего ранишь тогда? — я обняла его. — Мне же больно от твоего холода!
— Глупец потому что. Сам себе не верю. Душа горит от одной мысли, что всё это не по-настоящему. Убью того, кто так дерзко пошутил, — он стиснул меня кольцом своих рук и поцеловал в шею. — Лин, твоя страсть не может быть подделкой. Не могут твои прикосновения и взгляды лгать. Я, — Эри заглянул в моё лицо, — зачарую тебя снова, если понадобится. Только бы видеть огонь в твоих глазах, только бы чувствовать вкус сладких губ. Обнимать, ласкать и любить тебя. Не отпущу. Слышишь?
— Не отталкивай меня больше, — я сжала его рубашку в ладонях так, что пальцы захрустели. — Не рань своим недоверием. Нет ничего больнее, чем когда ты отворачиваешься, ничего не объясняя. Ведь ты моё сердце забрал, и душу, и их с собой уносишь. Не уходи, Эри… Меня больше нет без тебя.
— Рядом буду. Всегда. Будешь гнать — не смогу уйти.
Дверь распахнулась и в кабинет, не стесняясь, ворвалась темнокожая Мирелла. С распущенными волосами, в длинном серебристом платье и с тонкой кружевной накидкой на плечах.
— Что случилось, Эриман? Арлинда, — поздоровалась женщина.
Я не смогла себя оторвать от любимого, лишь кивнула ей с лёгкой улыбкой.
На её лице не было видно румянца, но беспокойство читалось в глазах. Она спешила. Невероятно спешила.
Эриман отстранился и попросил меня присесть, сам подошёл к гостье и приложил губы к тыльной стороне её ладони. Показал на кресло и вернулся ко мне, взяв за руку.
— Мира, мы нашли метки. Они проявились не сразу, а после… — он помолчал. — Хотя, предпосылки были задолго до нашей встречи. Прошу тебя, посмотри. Скажи, что мы, — он одарил меня ласковым взглядом, — не мираж.
Женщина сделала шаг в сторону и, скинув накидку на кресло, что стояло рядом, сказала:
— Показывайте.
Она прищурилась и повела плечом. Нервным жестом перекинула курчавые волосы за спину.
С трудом отпустив Эримана, я подошла к ней и закатала рукав блузки. Метка уже не чесалась; она стала бледнее, чем утром, но всё ещё проглядывала розовыми царапинами на плече. Ровная и глубокая, будто клеймо.
— Я никогда не делала татуировок, — проговорила я, будто оправдываясь. — Меня мама сразу убила бы за такой произвол. А что это такое и откуда — понятия не имею.