Мы поехали на следующий день. Аверин сидел на веслах, я на носу лодки, а вся корма была завалена мешками с сеном. Аверин постарался на совесть.
Осторожно мы выбрались на остров и вынесли сено, я прошел несколько шагов в глубь острова и за кустарником сразу увидел лосиху с детенышем. Горбоносый малыш, пошатываясь, подошел к матери и потянулся мордочкой к ее замшевому брюху. Но лосиха, испуганно поглядев в мою сторону, бросилась прочь, малыш поковылял за ней, смешно передвигая ноги. Казалось, он втыкает в землю тоненькие негнущиеся палочки.
Мы оставили сено на поляне, сели в лодку, и Аверин сказал:
— Как-то надо назвать малыша, я полагаю.
— Ну, это уже ваше дело, — ответил я. — Это ваш крестник.
— Кузя, — предложил Аверин. — Очень подходит. Верно?
Я не ответил. Я сидел и думал о том, что Аверин серьезно огорчится со временем. На острове будет мало зелени, и к осени, скорее всего, лоси съедят все, что можно съесть. Зимой они и в лесу не нашли бы ничего лучше. Лето проживут, а вот осенью, когда лосенок подрастет, им нечего будет есть, и тогда… Но я ничего не сказал Аверину. Чудесный малыш с горбоносой мордочкой стоял у меня перед глазами.
Несколько раз Аверин ездил с сеном на остров, и в нашей стенгазете появились фотографии Кузи. Вот Кузя сосет мать, вот стоит на скользком валуне, смешно растопырив ноги-палочки, вот ткнулся мордочкой в сено, но не ест, а просто нюхает: что это уплетают с таким аппетитом его мать и старший брат?
Как обычно, лето принесло нам много забот. Длиннее и тяжелее стали дороги. Ушла тишина, та самая, которую я так люблю зимой. Лес наполнился птичьими голосами и шумами.
У самой границы пограничники подняли рысь: где-то там было ее логово. Временами прямо на притаившихся в нарядах солдат выходили выдры. Стало труднее слушать границу, и Аверин реже бывал у Кузи…
Он вел дневник своих наблюдений. Как-то раз он показал его мне. Это была толстая общая тетрадь, куда Аверин вклеивал между записями фотографии.
«Кузя растет. Пропала неуклюжая манера ходить. Ходит нормально, как положено. Шерсть у него потемнела. Лосиха лижет его и, когда чует меня, толкает мордой, чтоб уходил».
«Попробовал подойти ближе. Говорю только одно слово: „Кузя, Кузя“. Он вроде бы и рад подойти, да мать не разрешила. Все убежали».
«Видимо, с воспитанием ничего не получится. Кузя — животное дикое, и в нем говорит инстинкт: человека надо бояться. Как переделать этот инстинкт, я пока не знаю, да и времени нет. Служба все-таки. Вчера провалился в болото, старший наряда помог выбраться…»
«Ура! Кузя отбился от матери и долго стоял, когда я подходил, а потом все-таки удрал. Чем они питаются, не пойму. На острове, по-моему, харча для них маловато…»