Но сила не на моей стороне, и вряд ли тут что-то можно исправить. Поэтому надо терпеть. Я, правда, решил не играть больше, да вот, сама позвала. Прежде не бывало такого, чтобы она звать кого-то трудилась. Мы сами приходили.
Что у нее на уме? Не знаю, но теперь пойду.
Придется, раз так.
Иду, камешки мелкие под ногами похрустывают, словно грызет их с голодухи неприхотливый великан. Пока я раздумывал, солнце высоко поднялось над горизонтом, греет, но не жжет. Хорошее утро. Уже почти никто не вспоминает, как мы жили без солнца. Я и сам почти не помню как, но ведь было дело, жили. А некоторые теперь твердят, будто солнце было всегда. Врут зачем-то. И ладно бы другим – так нет, себе же врут, без всякой выгоды. Не понимаю.
И пусть.
Стоят, ждут, без меня не начинают. С чего бы такая честь? Ох странно!
– Я пришел, – говорю.
– Долго же ты шел, – хмурится моя сероглазая соседка. Она строгая, но совсем не злая. И справедливая. Если бы она водила, я бы не остался вне игры, даром что никакой дружбы между нами отродясь не было.
Вот и сейчас она хоть и попрекает, но ведь говорит со мной. А прочие отводят глаза, словно бы нет меня, или даже хуже: словно бы мы все вдруг научились умирать, и я умер первым, сам того не заметив. Только черномазая, наша старшая сестренка, улыбается до ушей. Рада меня видеть. Да я что-то не рад. Но ладно, пришел, так уж пришел. Не уходить же теперь. Хотя…
– Сегодня мы будем играть совсем иначе, – говорит она, улыбаясь все шире, так, что зубы можно сосчитать, все три сотни или сколько их там у нее. У меня пальцев на руках не хватит, а то я бы не поленился, пересчитал бы.
– До сих пор мы просто развлекались, – продолжает черномазая. – Рада, что вам понравилось. Но сегодня все будет всерьез.
Ну ничего себе! Как это – «всерьез»?! Не понимаю.
– Я вам помогу, – обещает она. – Вот увидите, нет ничего проще. Будем делить территорию. Сколько сумеете пройти-проползти-облететь – вся ваша, хозяйничайте там, как хотите.
Как я погляжу, многим стало не по себе. Но ведь не расходимся, стоим, ждем начала игры. Попробовать бы хоть разочек, как оно – «всерьез» – и гори все огнем!
Поначалу все идет как всегда: мы стоим у черты, на берегу Великой Реки, а она – далеко впереди, где начинается лес. Но когда выкликает кого-то, все отлично слышно. Голос у нее зычный, думаю, даже мертвецов из могил поднял бы. Но нет среди нас мертвецов. Пока, по крайней мере, нет. Потом когда-нибудь, думаю, будут. Мы же, как и люди, под Луной живем, а она кого хочешь умирать научит.
– Афина – одна сова! – кричит черномазая, и моя суровая сероглазая соседка птицей взмывает в небо, а мы пялимся на нее, не можем понять, как это случилось?