Не успокаивай себя, Юля. Какие у тебя обстоятельства? Почему ты не там, с ними? Потому что без них проще. Ты толстая, потому что ешь зефир на ночь. Ты куришь, потому что не пытаешься бросить. Ты ищешь легкой жизни, но не находишь в ней счастья. Потому что счастье, Юля, не в ней, а в них. Тех, кто засыпает без тебя. Тех, на кого ты смотришь с фотографии в трюмо.
Юлино материнство такое же, как ее помидоры и маникюр. Притянутое за уши. Отрекламированное Юлей как качественное, а на самом деле нет. Есть можно, но невкусно. Лучше, чем обгрызенные ногти, но хуже, чем хороший маникюр.
– Я отдам, – говорит Юля и машет мне рукой с хорошим маникюром.
– Юля, можешь не отдавать. Но когда опять случится жопа, не звони мне, ладно? У меня для тебя больше нет ничего.
Юля пожимает плечами, и я, уходя, чувствую, как ее взгляд прожигает мне спину. Получилось грубовато, но зато больше она не позвонит. Потому что мама, Юля, – это когда в твоей прихожей притаились детские сандалики…
Мы с детьми покормили уток и спешим по делам. По узкой заснеженной тропинке я качу коляску с дочкой, сын скачет рядом вприпрыжку. Впереди идет мужчина с дочкой, он нас не видит. Ведет дочку за ручку, очень трепетно. Но в другой руке у него бутылка пива.
Я такое очень не люблю, вскипаю. С ребенком и алкоголем? Ну как не стыдно, папаша.
Мужчина выкинул бутылку в урну, идет дальше и… подбирает пустую бутылку, оставленную кем-то. И кидает ее в следующую урну. А вот бумажка скомканная, фантик, упаковка от сырка… Он все подбирает и кидает мусор в урну.
Меня затопило раскаянием и восхищением. Все не так, как мне показалось сразу. Он не пьет при дочке, наоборот, он показывает ей пример уникального в наше время неравнодушия и гражданской ответственности. Я сокращаю между нами дистанцию, практически подслушиваю его разговор с дочкой.
Он говорит девочке о том, что птичкам нечего есть зимой, и дома они обязательно сделают скворечник из пакета молока.
Дочка слушает внимательно, высоко задирая голову в смешном капюшоне. Дочке годика три-четыре.
Они поднимаются по лесенке на мостик, мы идем следом и тоже поднимаемся. Мужчина слышит стук колес моей коляски о ступеньки, оборачивается, торопливо спускается, чтобы помочь мне управиться с подъемом.
– Да ну что вы, – смущаюсь я. – Мне привычно таскать коляску.
– А мне привычно помочь девушке, – говорит он.
Он мне нравится. В обычном, человеческом смысле.
– Мы за вами давно следим, – признаюсь я, когда лестница остается позади.
– Ой, – пугается мужчина. – И что же мы такого сделали?