— Нет, — я отстраняюсь.
Мать смотрит на меня торжествующе. «Видишь, в каком я аду? По твоей вине!» — читаю я ее взгляд.
Аленушка утихла, врач возвращает мне телефон, смахивая со лба потную челку. Он больше не выглядит импозантным: халат помят, две верхние пуговицы оторваны, глаза растерянные. Теперь он больше похож на местного пациента, который играет врача.
— Не давайте тут никому телефон. Это психиатрическая больница, а не переговорный пункт.
— Простите.
Врач быстро и как-то обиженно уходит. Наверное, в свой 15-й кабинет.
— Забери свою подачку, я к ней не притронусь! — шипит мать.
Спектакль окончен. Гаснет свет. И многоточий больше нет.
— Ну, отдашь кому-нибудь, санитаркам, девочкам. — Я пожимаю плечами и собираюсь уходить. — Теперь в субботу приду. Если что надо, ты врачу скажи, а я ему буду позванивать.
— В какую субботу? Ты издеваешься? Забери меня отсюда сейчас же! Кому говорю! Я здорова! Знаешь, каково это — жить среди психов? — Она кивает на оранжевые носки. — Они и ночью не спят! Я хочу домой! Я спать хочу! Иди к нему, выпиши меня!
Я отвожу глаза, говорю твердо:
— Я теперь в субботу приду! — и быстро, не оглядываясь, иду к двери.
В спину мне летит нестройный хор голосов:
— Сволочь! — это мать.
— Ты красивая… — женщина-мумия.
— Сигареты принесла? — Щербатый рот.
После беседы с врачом выхожу на улицу, залитую солнечным светом, и вдыхаю свободу полной грудью.
В список необходимых вещей на субботу сразу после сока, печенья, пластиковой чашки и очков дописываю сигареты для Щербатого рта. А вдруг ее никто не навещает?
Есть такие люди —
Им все подай на блюде!
Это Агния Барто. Но это про мою маму.
Она всю жизнь прожила в глухом убеждении, что люди вокруг существуют для того, чтобы решать ее проблемы.
Она никогда не боялась обременить собой. Наоборот, делала это легко, даже с вызовом. Сделай это для меня, тебе что, жалко, что ли?
И люди делали. Многие просто не умеют говорить «нет». А те, кто решался на отказ, попадали в черный список неблагодарных сволочей.
Мама и сама делала людям много добра, но не безвозмездно. Ее добро облагалось пожизненным налогом вечной благодарности.
— Он отказался везти меня на дачу, старый дурак, — сердилась мама.
— Ну, может, он занят? — пыталась я защитить неизвестного мне старого дурака.
— Он так и сказал. Когда же он просил меня захватить ему стройматериалы на «Газели» и я все организовала, я почему-то была не занята!
— Да, но это было пять лет назад, и тебе было по пути! — вспоминаю я давнюю историю.
Но у услуг, оказанных мамой, нет срока давности. Вчера или полвека назад — будь добр отдать долги.