Извинился, ретировался, оделся по-человечески, вышел. Все казалось мне, что ее уже не будет (и не было — так, мираж в пылу творчества). Но она стояла возле той же яблони — белый налив полновесно, прозрачно светился в ветвях — тот же недоверчивый коричневый с золотом взгляд…
— Вы ведь у нас впервые?
— Впервые.
— Хотите посмотреть сад?
— Хочу.
Гордиться мне было особенно нечем — все запущено-перезапущено, — зато всего много. Сорок соток, целое царство птиц и цветов. В беседке, на днях обсаженной шиповником мы по-свойски закурили, я вдруг вспомнил про старика и бросился в дом. Долгие длинные гудки. Странно. Куда его понесло? Прахова уже понесло на тот свет, да я-то об этом не знал. Потом приехали мои с сумками, молодые помчались на озеро, Марго спросила как-то загадочно:
— И ты собираешься завтра читать роман?
— Конечно. Я же обещал. Или для тебя это слишком утомительно?
Она пожала плечами, не удостаивая ответом. А могла бы и удостоить: как последний дурак, я собирался читать про подвиги Прахова в присутствии Марии! Я отключился и величественно удалился почти на сутки в кабинет шлифовать и править и придумать наконец название — оно никак не давалось. Люблю одиночество — и за два года вкусил его полной мерой: и друзья, и близкие вдруг оставили меня в покое.
Но тогда, пятого августа, по традиции был полный сбор. Сейчас в волнении, чуть ли не в слезах, я составляю этот скорбный список.
Леонтий Николаевич Востоков — я сам, сорок три года.
Маргарита Павловна — жена, ровесница.
Николай — сын, двадцать два года.
Василий Востоков — брат, доктор, сорок шесть лет.
Григорий Петрович Горностаев — друг и критик, сорок четыре года.
Алла Сергеевна, Аленька — его супруга, возраст примерно тот же.
Юрий Алексеевич Красницкий, Юра — ученик, прозаик, двадцать пять лет.
Мария Прахова — правнучка, сверстница Коли.
Напоминает милицейский протокол… и почему, собственно, «скорбный»? Все живы-здоровы… Надеюсь, что все.
Мы сидели в беседке, шиповник краснел, вино пламенело, золотился коньячок — и события, о которых читал я, казались совершенно неправдоподобными в зеленом раю на закате. Совершалось проклятие — соратники и их потомки погибали один за другим во временах и пространствах, их «главный» писал оперетки и ждал освобождения, и внимательно слушала последняя, уже последняя оставшаяся в живых, наследница.
Я кончил при свече, восторженный вечер задумчиво переходил в ночь. Гости разошлись и разъехались, а меня наконец отпустило: заснул как мертвый и проспал до одиннадцати.
Между тем на понедельник была запланирована поездка в Москву на два-три дня: в горячке работы все текущие дела были запущены. Я второпях пил кофе на терраске… Марго в атласной белой пижаме нервно прохаживалась взад-вперед.