— Поосторожнее. Пятерка, опять ты меня забрызгал!
Червовая двойка печально посмотрел на алые пятна, расплывающиеся по рубашке.
— Я не виноват! — возмутился пятерка. — Это семерка толкнул! — И он грозно посмотрел на меня.
Я огляделся по сторонам: зеленые кусты в парке изображали сердца, и на них пламенели розы.
— Пошевеливайся, пятерка, — прикрикнул перемазанный садовник номер два. — Так мы до вечера не докрасим. Вот отрубит тебе королева голову.
Пятерка, ойкнув, принялся работать кистью вдвое быстрее: так, что краска полетела во все стороны. В этот момент из-за кустов появилась Алиса.
— Прошу прощения, — заговорила девочка, голос ее был осипшим, — но что это такое вы тут делаете?
— Понимаете, — вздохнул двойка, — вместо куста алых роз мы посадили белые, и если королева узнает об этом, то не сносить нам головы.
— Я помогу, — обрадовалась Алиса и, легко подхватив ведерко с краской, стала покрывать цветы багряным.
Я стоял и заворожённо смотрел, как она тянется к верхним бутонам, а алые капли стекают по ее пальцам, пачкая руки.
— Королева идет! — завопил пятерка, и Алиса, вздрогнув, обернулась.
Что-то, звякнув, упало на плиты парковой дорожки, я отвлекся от королевы и увидел, что возле ног лежит длинный кухонный нож, измазанный алой краской, как Алиса и розы.
* * *
Я так давно не плакал, что забыл, как это бывает, и сам удивился, поняв, что лицо мокрое от слез. Вцепившись в фото Василисы, я покачивался из стороны в сторону, тихо подвывая. Руки ощущали холод ее тела, когда я нашел ее там, среди розовых кустов. Маленькую фею, верящею в сказки. Алису, поджидающую белого кролика. Я помню, подумал, что дочка спит, и только когда повернул ее к себе, алая полоса на шее превратилась в зияющую рану, рассекающую горло моей девочки. Я вспомнил, как подхватив ее на руки, бежал в дом, как звонил врачам. А Катя молча стояла возле нее, даже не пытаясь обнять.
Я помчался наверх и принес плюшевого фламинго, и все пытался уложить его рядом с дочкой… Потом, полиция скажет, что тело нельзя было трогать. Фламинго сгорит в огне вместе с нашей малышкой. Потом Катя будет ходить ночами по опустевшему дому и звать ее по имени. Потом не будет ничего.
Я рыдал в голос, выл как зверь, снова переживая эти воспоминания, захлестнувшие меня в один миг. Не знаю, сколько продолжалось это, но Док сидел со мной в комнате, не разрешая вкалывать успокоительное. Первое вразумительное, что я смог спросить у Додсона, было: как? Как я мог об этом забыть?
Док захрустел пальцами.
— Я бы мог, используя термины, рассказать, что цензоры памяти скрыли стрессовую информацию. Но проблема в том, что эти цензоры стали посылать вам видения, а это пахнет или безумием, или саботажем.