— Но… Я… Ты не можешь просто притворяться, что этого не было.
— Мы оба так и поступим. Мы будем притворяться, что ничего не было и я ничего тебе не говорил. — Зейн отвернулся и перевел взгляд на коричневые стены палатки. — Теперь ты знаешь, почему я ушел.
— Потому что я… привлекаю тебя? — Софи сказала это с невиданной невинностью в голосе, и возбуждение волнами прокатилось по телу Зейна.
— Больше всего на свете, — ответил он севшим голосом, который даже сам не узнал.
— Разве такое возможно? Разве я могу… нравиться такому мужчине, как ты?
— Ты говоришь так, словно даже не подозреваешь о своей внешности.
— Нет. Я хотела сказать, что ты не первый, кто западает на меня, но ни один мужчина не желал меня, зная точно, что отношения между нами невозможны.
Он повернулся к ней:
— Все бывает в первый раз.
— Наверное.
Ему не следовало задавать следующий вопрос, лучше было бы промолчать. Но слова жгли его изнутри, как угли костра. Было лишь два выхода: выплеснуть их наружу или проглотить и гореть изнутри, не в силах потушить пожар.
— Тебя влечет ко мне?
Ее голова резко дернулась, и рот открылся от изумления.
— Влечет ли меня к тебе?
— Я не буду повторять вопрос.
— Я не полная дура и не страдаю стокгольмским синдромом, чтобы на тебя запасть.
— И ты не ответила на мой вопрос.
Она отвернулась, и лишь плечи поднимались и опускались в такт ее дыханию.
— Знаешь, я целовалась всего лишь раз.
— Не понимаю, к чему ты ведешь. — В тот момент, когда слова слетели с ее губ, желание уже полностью овладело его телом, и ему оставалось лишь бороться с покалыванием в нижней части живота.
Когда она вновь заговорила, ее голос дрожал.
— В университете была вечеринка, и он был очень популярным парнем. Один из богатеньких парней — тот, на кого я хотела всегда равняться. Как бы там ни было, все закончилось тем, что мы сидели вместе на диване, он наклонился и поцеловал меня. Я была разочарована, и в то же время мне стало легче. Я поняла, что никогда не узнаю такого безумия страсти, какое испытывала моя мать. Я узнала, что я выше этого. Соблазн не для меня. — Она повернулась к нему: — Но, увидев тебя, по непонятным мне причинам я захотела прикоснуться к твоим губам. Мне бы следовало ненавидеть тебя, но никак не жаждать поцелуев. А теперь все перемешалось, и не знаю почему.
Ее слова отозвались болью в груди Зейна. Он мысленно похвалил себя за то, что ушел прошлой ночью, иначе бы утром проснулся с чувством глубокого сожаления. Сейчас он пытался оградиться от сказанных ею слов, которые еще больше разжигали огонь страсти. Зейн боялся сгореть в этом огне.