– Вы, конечно, бельгийцы, – сказал он по-французски, не отрываясь от работы.
Мы изумленно переглянулись. Почему именно бельгийцы?
– Нет, месье, – наконец пискнула Васька.
– Значит, финны, – безапелляционно заявил он и тут же перешел на финский.
Мы ошеломленно молчали, а мастер резал ложку и что-то рассказывал – неспешно, обстоятельно. Речь его лилась, как густой молочный коктейль моего детства, за четырнадцать копеек, из отдела «Соки-воды», теперь таких не делают, Васька его не застала и уже вряд ли когда-нибудь попробует. Рецепт божественного напитка утрачен навек, тетя Галя из соседнего гастронома унесла его в могилу, не разболтала новым владельцам торгового предприятия, решила, небось – пускай со мной умрет моя святая тайна, мой вересковый мед, – и точка.
– В следующем перерождении обязательно стану финном, – прошептала Васька. – Или даже двумя финнами сразу. И приеду сюда еще раз. Чтобы загладить неловкость.
– Ладно, – вздохнул я. – А мне, что ли, бельгийцем придется? Как думаешь? Или составить тебе компанию?
– Давай, – обрадовалась она. – Третьим будешь.
Но тут в разговор вмешался кудрявый резчик.
– А-а-а, русские. Можно и по-русски поговорить.
Отложил в сторону готовую ложку и наконец повернулся к нам. Оказалось, совсем молодой мужик, почти мой ровесник. Просто рано поседел, бывает.
– Сколько же вы языков знаете? – изумленно спросила Васька.
Некоторое время он думал, сосредоточенно загибая пальцы. Наконец озвучил итог.
– Восемнадцать – если считать все языки, на которых я говорю и читаю. Но грамотно писать получается, в лучшем случае, на шести. Скажем, по-русски я и строчки не напишу. С кириллицей у меня совсем плохо.
– Все равно круто, – вздохнул я.
Зависть – скверное чувство, я в курсе. Но иногда просто невозможно удержаться.
А Васька ничего не сказала, зато уставилась на кудрявого хозяина лавки с нескрываемым обожанием.
– Просто у меня все время заняты руки, – объяснил он. – А голова без дела болтается. Надо ее чем-то заполнять. Когда-то я учился в университете, совсем недолго. Но успел пристраститься к учебе. Это своего рода дурная привычка. Тянусь к словарям, чтобы забыться, как нормальные люди к бутылке. Ничего не могу с собой поделать.
– А где вы учились? – вежливо поинтересовался я.
– В Оксфорде, – неохотно ответил он. И поспешно добавил: – Но это было очень давно. И меня почти сразу исключили. Так что не о чем говорить.
– О-о-о, – благоговейно выдохнула моя дочь.
Уверен, Ваське кажется, что быть исключенным из Оксфорда – это даже круче, чем просто там учиться. И в глубине души я с нею солидарен, чего уж там.