С первых же кадров Чичигин понял: фильм грустный. Герои картины не спеша ходили из комнаты в комнату, беседовали, курили, думали… Текла размеренная, канительная жизнь, словно в замедленно снятом муравейнике. Такой темп как нельзя лучше подходил настроению Чичигина. День на работе выдался нехороший — путаный, сумбурный, с разборками и беготней. Кто-то из технологов поднаврал в документации, Чичигина ловко «подставили», сунули под горячую руку, и он получил втык разом за всех и за все — что было, чего не было и авансом на будущее. Теперь ему хотелось выбросить все это из головы и рассеяться. Он следил за неспешными перемещениями персонажей, разговорами ни о чем успокаивался, отходил, смягчался. Фильм понемногу стал увлекать. Самое интересное, главный герой оказался похож на самого Чичигина. Симпатичный неудачник, он бросил университет и теперь прозябал в глуши, женатый к тому же на доброй дуре с виноватым лицом… Постепенно возникло сочувствие и к другим персонажам — сельскому доктору, задерганному нарывами и поносами, старичку с бакенбардами, безнадежно влюбленному в хозяйку дома, да и к самой хозяйке тоже. Действие разворачивалось, подчиняясь завораживающей внутренней мелодии. Все пронзительнее и беззащитнее становились интонации, жесты, взгляды… Росло напряжение, и путался, путался клубок человеческих отношений. Приближалась кульминация. Она подступала все ближе, люди метались по экрану, ища, куда спрятаться, и Чичигин метался вместе с ними. Он уже не противился ощущению предстоящей грозы и слез, они подступали, и он торопил их приближение. И когда началось — грянул взрыв на экране — Чичигин, не стесняясь, заплакал. Неудачник герой понял, что не успел сделать ничего, ни крохи, ни капли из того, к чему готовился всю жизнь. Ничего уже не будет. Остался только этот медленный дом-муравейник, виноватая жена и скука, и дождь… И Чичигин тоже понял все это с пугающей ясностью. Неудачник, словно пытаясь что-то спасти, побежал через дом, сквозь коридоры и комнаты — вперед, на свободу, к реке! Он упал в эту реку, и Чичигин упал вместе с ним. Когда жена гладила неудачника по мокрому лицу, твердя слова жалости и любви, Чичигин стоял рядом, и вода тоже стекала по его щекам вперемешку со слезами. Вся глупость и суета прошедшего дня растворились и пропали. Осталось счастье видеть искусство, ощущать радость от прикосновения к нему… Сзади опять захохотали. Этот наглый, бесцеремонный смех и раньше коробил Чичигина, но сейчас звучал особенно грубо и резко. Смеялась компания, начавшая веселиться буквально с первых сцен картины. Чичигин обернулся и крикнул: