Вчера, когда машина отца покатила и свернула за угол, Таня вошла во двор и сразу увидела маму. Та, будто прячась от кого, стояла за деревом. За это дерево и Таня всегда любила прятаться. Это была старая берёза, единственная такая возле их дома. Не тоненькая, не стройная, а широкая и вся в наслоях и буграх. Не берёза, а прямо дуб какой-то.
Мама вышла из-за неё и прижала к себе Таню.
- Наконец-то! - сказала она. - Я так ругала себя, что позволила тебе идти в эту страшную даль. И одной! Почти ночью! Бог знает, что могло случиться!
«Ну спроси, ну спроси о нём!» - помолила Таня.
Нет, мать говорила только о ней, спрашивала только о том, как она шла, было ли ей страшно. А когда услышала, что Таня ехала на мотоцикле, от ужаса даже вскрикнула.
«Ну спроси, ну спроси о нём!»
Нет, мать ничего не стала спрашивать «о нём». Торопливо ввела она Таню в её комнату и, чего давно уже не делала, помогла ей раздеться.
- Спать! Спать!
Вот и ночь позади, вот уж Таня и проснулась, проспав своё утро, вот уже и всё вспомнила. А что теперь?.. А что дальше?..
А дальше вот что. Отец, когда прощались, шепнул:
«Завтра поговорим, хорошо? Приходи ну хоть часам к десяти в городской сад, и поговорим…»
Таня спрыгнула с постели, быстро оделась, ополоснула кое-как лицо, только глянула на чашку с молоком, которую налила для неё, уходя на работу, мать, и выбежала на улицу. Опять надо было спешить, спешить: ведь стрелки часов на будильнике уже замерли - маленькая над цифрой десять, а большая над цифрой двенадцать. Ох, уж эти стрелки, они всегда подводят Таню, к ним никак не приладишься. То ползут, то прыгают. А вот мама и без часов умеет вставать, когда надо. Даже удивительно, как у неё всё точно получается. Во всём. Во всём ли?.. Вдруг снова вспомнилась она, какой была вчера вечером. Зачем-то спряталась за берёзу, и голос и глаза совсем не её. Она была вчера какой-то испуганной, суетливой, жалостливо-печальной. Такой Таня её не знала раньше.
И отец вчера был совсем не таким, каким она его помнила. Он тоже был странно растерянный и притихший. Его тоже было до горя-горького жалко. И это всё потому, что они поссорились - её отец и мать. Ну зачем, зачем ссорятся родные люди?!
Таня ещё не успела добежать до угла, как позади, щёлкнув замком, заскрипела дверь черепановского дома. Таня оглянулась, наперёд зная, как всё сейчас будет. Сперва выскочит на улицу кудлатый Альфред, широко расправив свои крылья и делая вид, что может полететь, да вот только лень ему. Потом медленно просунется в дверь обёрнутый в мешковину черепановский мольберт на длинной треноге, а потом не спеша выйдет и сам Черепанов. Постоит, покрутит головой, щурясь на солнце, будто высматривая, где оно светит поярче, чтобы в ту сторону и путь держать. Потом, крикнув что-то отрывистое своему звероподобному петуху и окриком этим загнав его за дверь, старик, сутулясь, отправится в путь.