- Когда стрелял?! - вскинулась девочка. - Что ты болтаешь?
- Не болтаю, а правду говорю, - с несвойственной ему серьёзностью отчеканил слова Мишка. - Ну, залезли мы к нему в сад - подумаешь, невидаль какая! Так уж надо и палить? Из обоих стволов? Прицельно? А хочешь, я тебе три дырки на пиджаке покажу от его дроби?
- Покажи, - сказала Таня, с такой поспешностью шагнув к Мишке, что даже запнулась.
Но тот лишь шутейски развёл руками:
- Дома пиджак-то. Вот пойдём мимо - покажу. Да ты что, не веришь мне? Так спроси у ребят.
- Правда стрелял?
Таня испытующе и очень серьёзно повела глазами по лицам своих товарищей, задержалась взглядом на Васе. Он-то ей неправду не скажет. Либо промолчит, если дал слово ребятам молчать, либо уж выложит всё, как есть.
- Стрелял, - мрачно проговорил Вася. - Злобный он у тебя. В саду ещё ничего не созрело толком, а уж он палит. И, знаешь, настоящей дробью. Листья так и посыпались.
- А зачем тогда лезли, если ничего не созрело? - осведомился Николай Андреевич, всё это время с интересом слушавший разговор ребят.
- Для разведки, - басовито-ломким голосом пояснил степенный Егор Кузнецов. - Мы думали, что сейчас он не караулит.
- Да, обстоятельные вы ребята, - усмехнулся Николай Андреевич. - Всё, значит, согласно военной науки?
- А как же! - кивнул Егор. - Знакомство с местностью - первое дело. Учтите, у него там засады, ловушки.
- Он не смел стрелять, - сказала Таня. - Он не смел!..
Николай Андреевич быстро оглянулся на дочь. Его поразил её голос, не по-детски вдруг горестный и с какой-то жёсткой, непрощающей нотой.
- Я больше никогда… - сказала Таня. - Больше никогда… Он не смел стрелять в них, даже если бы они растащили весь его сад и весь его дом. Ведь он мог убить!..
Она судорожно сжала губы, задумалась. Худенькая, длиннорукая, с исцарапанными коленками, в коротковатом платьице - совсем ещё девочка, ребёнок. И какая-то очень уж строгая, по-взрослому опечаленная, по-взрослому сама по себе, сама со своими думами.
Отец вгляделся в неё, и внезапная тревога сжала ему сердце. «Она всё понимает, - подумалось ему. - С ней уже нельзя как с ребёнком. Ей надо говорить всё, до конца».
И ребята тоже во все глаза смотрели сейчас на Таню, на свою девчонку-сотоварища по играм и всяким там озорным затеям. Что-то новое открылось в ней и для них. Какой-то ещё один шажок сделали они в своей жизни, ещё на один шажок повзрослели, угадав эту взрослость в своей приятельнице, поняв, что она не зря, совсем не зря так горестно восприняла их рассказ. Она отрешалась сейчас от человека, который был ей дорог, рвала с ним душевные нити, что уже привязывали её к нему и к его делу, которому он принялся её обучать. И всё потому, что он посмел стрелять в них, чего нельзя было делать, даже если бы они растащили весь его сад и весь его дом.