– Туз – вор уважаемый, – шепнул мне перед отбоем один из пришедших с нашим этапом уголовников. – С двенадцати лет чалится по лагерям, его сам Лавр короновал.
– Что за Лавр?
– Да ты что, это же легендарная личность в воровском мире!
– А что, много в Союзе воров в законе?
– Не очень, короновать начали несколько лет назад, самых достойных.
Наши же, кто «дебютировал» на скважине, с непривычки от усталости буквально валились с ног. Бывший преподаватель немецкого языка Лев Лерман, получивший 10 лет за контрреволюционную пропаганду, стоит на холодном полу босиком, держит в руках свои развалившиеся ботинки и не знает, что предпринять.
– Сушите, товарищ Лерман, а утром подвяжете каким-нибудь шнурком, – подсказываю ему ход дальнейших действий.
Лерман грустно кивает и ставит обувку рядом с печкой, где уже выстроилась в ряд самая разнокалиберная обувь – от ещё вполне приличных сапог до онучей, пребывающих в состоянии мало чем уступающем учительским.
Остаток вечера проводим за шитьём номеров. Мне достался Н-155. Я, как и большинство зэков, шью сам, а блатные скинули эту работу на Митяя. Мол, один хрен ему всю ночь за печкой приглядывать.
На утренней поверке по примеру Меченого Туз отказался работать и вообще всячески сотрудничать с администрацией, ежели ему такое предложение поступит. Его поддержал ещё один вор – Сиплый, и они по уже проторённой дорожке отправились на трёхдневный отдых в карцер.
Я же продолжал трудиться при ремонтном заводе, понемногу адаптируясь к реалиям местной жизни. От аборигенов услышал, что наш отрядный вполне ещё человечный мужик, старается поддерживать относительный порядок. В других отрядах блатные крепко держат масть, а руководство им потакает, потому что урки чмырят политических, к которым у лагерной администрации отношение как к животным. Это даже не руководство, а урководство – впору вводить такой термин.
– За такие методы вашего Северцева многие коллеги, если можно так выразиться, недолюбливают, – говорил сидевший по 49-й статье Олег Волков.[25] – Мол, выделиться хочет, правильного из себя строит, политических не гнобит и так далее. Чует моё сердце, замышляют они какую-то подлянку.
Волков был моим ровесником, он, как и отец Илларион, работал в столярке при заводе, только не ящики сколачивал, а обтачивал фуганком доски для этих же ящиков. Если с батюшкой мы разговорились уже в первый день, то с Олегом на следующий, во время послеобеденного перекура. Дымя папироской, он с удовольствием поделился своей историей. Оказалось, что его отец был директором правления Русско-Балтийских заводов, мать – внучка адмирала Михаила Петровича Лазарева. Посещал Тенишевское училище, где был одноклассником будущего писателя Владимира Набокова. Шесть лет работал переводчиком в миссии Нансена, при корреспонденте Ассошиэйтед Пресс, у концессионеров, в греческом посольстве… В феврале 1928 года в первый раз арестован, отказался стать осведомителем, был приговорён к 3 годам лагерей по обвинению в контрреволюционной агитации и направлен в Соловецкие лагеря особого назначения – СЛОН. В апреле 1929 года лагерный срок заменили высылкой в Тульскую область, где он работал переводчиком технической литературы. В марте 1931 года был снова арестован и приговорён к 5 годам лагерей по обвинению в контрреволюционной агитации. Снова был этапирован в СЛОН. В 1936 году оставшийся срок был заменён ссылкой в Архангельск, где работал в филиале НИИ электрификации лесной промышленности. 8 июня 1936 года в очередной раз арестован, приговорён к 5 годам заключения как «социально опасный элемент» и направлен в Ухтпечлаг.