Сулейман наблюдал за военными действиями из высоко возносившегося над лагерем турок, покрытого коврами шатра, увешанного изнутри тонкими дорогими тканями и обставленного софами, украшенными драгоценными камнями и многочисленными башенками и шпицами из золота. Здесь султан допрашивал взятых в плен христиан и отправлял их обратно в город с угрозами и обещаниями, нагруженных дарами из одежд и турецких дукатов. Но на оборонявшихся это не производило никакого впечатления. Ибрагим-паша, руководя осадой, стремился вдохновить атакующих, раздавая пригоршни золота в награду за голову врага или за захват важного пленного. Но, поскольку моральный дух войск падал, их приходилось заставлять идти в бой ударами палок, плетей и сабель.
Вечером 12 октября в ставке султана был созван Диван – военный совет, чтобы решить, продолжать или прекратить осаду. Ибрагим, выражая взгляды большинства, предпочел бы снять осаду, ведь моральный дух армии был низок, приближалась зима, припасы уменьшались, янычары проявляли недовольство, противник ожидал близкого подкрепления. После обсуждения было решено попытать предпринять четвертый и последний главный штурм с предложением войскам исключительных денежных вознаграждений за успех. Штурм натолкнулся на отчаянное, продолжавшееся час за часом сопротивление. Потери турок были настолько тяжелыми, что они породили широко распространившееся разочарование.
Армия султана, способная воевать только в летнее время, не могла выдержать зимней кампании, не потеряв своих лошадей, следовательно, была поэтому ограничена сезоном военных действий продолжительностью едва ли больше шести месяцев.
Теперь, когда последняя атака окончилась неудачей, Сулейман снял осаду и отдал приказ на общее отступление.
Сердце христианской Европы не было отдано в руки турок. Султан Сулейман потерпел свое первое поражение, будучи отброшенным от стен великой столицы…
Султан по-прежнему выражал решимость скрестить оружие с императором Карлом. Поэтому 26 апреля 1532 года он еще раз двинулся вверх по Дунаю со своей армией и речным флотом. Прежде чем достичь Белграда, Сулейман был встречен новыми послами Фердинанда, который теперь предлагал мир на еще более примирительных условиях, увеличив размеры предложенного «пансиона» и выразив готовность признать отдельные претензии Запольяи. Но султан, приняв послов Фердинанда в роскошно обставленном помещении, дав им почувствовать себя униженными тем, что их разместили ниже посланника Франции, подчеркнул только, что его врагом был не Фердинанд, а Карл: «Король Испании, – с вызовом сказал он, – на протяжении длительного времени заявлял о своем желании пойти против турок, но я, милостью Божьей, иду с моей армией против него. Если у него храброе сердце, пусть он подождет меня на поле боя. На все воля Божья. Если, однако, он не захочет подождать меня, пусть он пришлет дань моему императорскому величеству».