— Как подпереть?
— Так уж говорится. Моей «подпоркой» будут лепешки-талиште, индейка в соусе и фасолька.
— Расскажите, как…
— Нет, больше ни слова.
— Тогда я ухожу. До свидания и приятного аппетита!
* * *
Но, как вам хорошо известно, мой друг вел разговоры не только о кушаньях. Он также интересно и увлекательно давал разъяснения на исторические и филологические темы.
Помимо превосходной памяти, ньо Чамуль был наделен неисчерпаемым терпеньем. Он обучал индейцев, которые хотели выступить в какой-нибудь исторической сценке, а это было делом серьезным. Обычно те, Кто жаждал выступить, были молодые люди, собиравшиеся жениться. В то время как их крестные матери вдалбливали им священное писание, ньо Чамуль репетировал с ними роли мавров и христиан. Разумеется, у бедных юношей самым скандальным образом путались в голове те и другие уроки. И ньо Чамулю, чтобы поставить все на свое место, приходилось проявлять чудеса памяти и учености.
— Погоди! То, что ты говоришь, это вовсе не слова пленного мавра, а отрывок из молитвы «Я грешник».
Так случалось каждый раз.
— А теперь ты повтори стихи, которые говорит царь.
— Пред сластолюбием и целомудрием…
— Да нет же, братец! Вот, слушай: «Пред столь великим сластолюбием не выдержало мое терпение». Ну, теперь повтори!
— Пред сластолюбием терпение…
— Да что ж это такое, братец! Этак ты все дело испортишь! Слушай внимательно!
И ньо Чамуль снова повторял стихи. А ученик снова путал и читал что-то из катехизиса.
— У вас, сопляки, и памяти-то нет, а все потому, что вы плохо питаетесь. Я вам уже давал совет. В ваши годы я заботился о своем таланте и раненько утром съедал натощак кожуру лимона и стручки каулоте.
Так советовал ньо Чамуль. Его рецепт, возможно, и не мог считаться таким уж верным, но память у него действительно была изумительная.
* * *
Но и в его памяти нет-нет да и случались провалы, потому что ньо Чамуль, как и все ученые люди, любил создавать себе искусственный рай.
Он имел большое пристрастие к крепкой чиче. Изредка мне доводилось видеть его вдребезги пьяным, а «на взводе», как он выражался, почти всегда.
— Да, сеньор, сладостно быть всегда «на взводе»!
Однако чича, когда он изрядно напивался, производила на него плачевное действие. Он много говорил, но алкоголь уничтожал в его мозгу всякий след эффекта, достигнутого благодаря лимонной кожуре.
Таким я видел его однажды в братстве Долорес, когда он беседовал со своим кумом Хосе Доминго.
— Послушай, я расскажу тебе сейчас про царя и про царицу.
— Да ведь вы же сейчас не сможете!
— Спорим?
— Ну что ж, рассказывайте.