— Иди, Доктор, пей. — И подавал ему выдолбленную тыкву, от которой чудесно пахло. — Не обращай внимания на мою нану, уж такой у нее характер. Если она тебя выгоняет в дверь, лезь в окно. Я знаю, что говорю.
— Ты уже там, Доктор? — кричала жена алькальда. — Посмотрите на него, нья Лукас!
— Ах, бесстыдник! Иди сюда!
— Простите, дражайшая хозяйка; уважение, которое я питаю к вам, естественно, необходимо и неизбеж…
— Оставь свои штучки и иди сюда.
— Повелевайте, дражайшая сеньора.
— Ты уже пьян!
— Нет, я повинуюсь вашим достойнейшим приказаниям, никогда по достоинству не оцененная…
— Замолчи! Я тебе заткну рот маисовым початком, чтобы ты не говорил глупостей.
— Нет, нана; это какофании, солетизмы и галики, — вступался ньо Лоренсо.
— И ты тоже уже научился, болван! Повторять такую чушь это ты можешь, на это ты годишься!
— Да, нана, я дательный падеж для бедного Доктора: я не хочу быть винительным, как Кайетано.
— Ты должен делом заниматься. Ну, хватит. Иди сюда, Доктор, будешь таскать дрова.
— С большим удовольствием, моя сеньора. Со всей доброй волей, какая есть у вашего покорнейшего слуги.
— Брось молоть ерунду и работай, проклятый.
Так теперь было всегда. Куда умчались счастливые часы первых дней? Тогда семья Мусун из кожи лезла вон, чтобы понравиться и услужить ему, проявляя такую любовь, что, казалось, она будет жить дольше, чем то произведение, которое рекомендовал Лонхино. Ах, выдолбленные тыквы с чудеснейшей чичей! Куда девалась та, из красного тростника, а где та, из черного маиса?
Теперь все его почитатели превратились в его палачей. Даже ребятишки алькальда подсматривали за ним, чтобы он не входил в заведение.
— Бабушка Лука! — громко кричал один из них, едва начинавший говорить. — Бабушка Лука! Иди сюда: этот стыдник Дото там, с дядей Ленчо!
— Ты уже опять там? Ах, наглец, и внимания не обращает…
— Видите ли, сеньора, я вошел попросить у господина Лоренсо окурочек сигары.
— Ну нет, бездельники не должны курить.
— Я повинуюсь сеньоре, что бы она мне ни приказывала; потому что естественно, необходимо и неизбеж…
— Замолчи, дурак! Ты мне уже надоел. Если ты еще раз начнешь читать свои проповеди, я тебя выгоню на улицу.
IV
О, нет! Уж это нет! Уйти отсюда? Никогда!
Несмотря на враждебное отношение к нему ньи Лукас и алькальда, в этом доме у него была довольно счастливая пьяная жизнь.
С тех пор как он демократизировался, некоторые весьма щедрые завсегдатаи заведения решительно потребовали, чтобы именно Доктор подносил им выдолбленные тыквы с чичей. Чем это было вызвано: сочувствием к нему или тщеславием? Не все ли равно? Эти клиенты позволяли ему допивать остатки, а в минуты пьяного блаженства даже давали приличные чаевые.