— Ну, если учительницам это нравится… все эти хлопоты… — все так же мило улыбаясь, возразила попечительница.
Она хорошо понимала, куда клонит Евдокия Алексеевна: средств мало, надо бы какое-нибудь пожертвование, подарок… Но госпожа Катуар, несмотря на огромное богатство, была скуповата и поэтому сделала вид, что ничего не поняла.
— Хоть бы вы им, госпожа Катуар, запретили это раз навсегда! — жалобно попросила Евдокия Алексеевна. — Все эти их выдумки! Ведь этак бог знает до чего дойдет!
— Ах, нет, дорогая Евдокия Алексеевна, — госпожа Катуар покачала головой, — я ничего не разрешаю и ничего не запрещаю… Только пусть не переступают пределов благоразумия!
Соня с жадным любопытством проводила глазами попечительницу. Она была разочарована: ей казалось, что попечительница должна быть высокой, очень красивой, в огромной шляпе с перьями… А госпожа Катуар была маленькой и даже не очень нарядной. Только в ушах у нее горели острые огни — должно быть, бриллианты. Но стала ли она от этого красивее?
— Смотри, Брызгалова с матерью пришла, — прошептала Саша. — Ух ты, расфуфырились!
В толпе проходила высокая дама в шелковом платье. Платье ее шумело, в ушах горели серьги. Держась за руку, рядом с ней шла Лида Брызгалова. У нее в косах топорщились огромные белые банты. Лида снисходительно посматривала на девочек, словно желая сказать:
«Я хоть и учусь с вами в одной школе, но не воображайте, что вы мне ровня. Вы простые, а мы богатые!»
Потом пришла мать Анюты Данковой, полная, важная, во всем черном, с золотой цепью на груди. Она глядела вокруг, прищурив осуждающие, недоброжелательные глаза, словно ища, к чему бы придраться, что осудить и за что сделать замечание. Говорили, что она дружит с попечительницей школы и что она очень богомольная и особенно следит за тем, чтобы дети воспитывались в страхе божьем.
Пришли матери и других девочек. И словно их кто развел по кучкам: те, кто победнее, поскромнее, теснились к сторонке, останавливались у порога, не смея пройти дальше. Кто побогаче, получше одет, проходили вперед; их встречали учительницы, усаживали на скамейки поближе к сцене. И дочери богатых матерей уже свысока посматривали на остальных девочек; они сидели вместе и разговаривали только друг с другом.
Соня с волнением поглядывала на дверь. Когда же придет ее мама? И что скажут о ней девочки, когда она придет? У Сони уже заранее болело сердце, что ее мама, так же как мать скромной, тихой ученицы Матреши Сорокиной, войдет и станет в уголке, и никто не пригласит ее пройти и сесть. Матрешина мать — кухарка; вот она стоит там, и словно никто не видит, что она тоже пришла на праздник… Так же немного сконфуженно стоит там и мать Вари Горшковой, дворничиха, то и дело утираясь новеньким носовым платком, словно ей очень жарко…