— Пооскаляйся у меня!
От хриплого голоса хозяина еще глуше стало в мастерской. Лук-Зеленый снова опустил голову.
Соня испуганно оглянулась. Где же Лизка? Или ее нет дома?
На кровати, закутавшись в рваный черный платок, неподвижно сидела Лизкина мать. Она смотрела куда-то сквозь запыленные окна, словно ничего не видела и не слышала. Лизка притулилась на скамеечке около кровати. Она только что завертывала в тряпочку свою облезлую куклу, но, увидев Соню, молча и торопливо замахала рукой, подзывая ее к себе.
Соня подошла и села с ней на скамеечку. Мать даже не оглянулась на них.
— Ты чего? — прошептала Лизка в самое ухо Сони.
Соня пригнула к себе ее голову и тоже прошептала ей в самое ухо:
— У тетеньки-прачки курица цыплят вывела! Сенькина хохлатая!
— Ой… — прохрипела Лизка, но тут же, оглянувшись на отца, зажала рукой рот.
Соня потянула ее за рукав:
— Пойдем?
Лизка взглянула на мать, потом на отца, потом снова на мать:
— Ма… можно я…
— Сиди! — шепотом приказала мать, сердито взглянув на Лизку.
Она поежилась, плотней закуталась в свой рваный платок и снова уставилась в окно.
Все будто чего-то ждали. Что-то должно было случиться. Так вот сидеть и молчать, притаившись, было очень трудно. Но все молчали и ждали чего-то в душной тоске.
И вдруг все взорвалось. Хозяин поднял голову, огляделся своими сверкающими черными глазами, будто никого не узнавая. Мать съежилась, словно стараясь, чтобы он ее не заметил. Но он уставил на нее глаза, долго смотрел неподвижным взглядом.
— Сидишь! — внезапно закричал он. — Почему обед не варишь?
— Сам знаешь, — ответила мать, по-прежнему глядя в окно.
Лизка задрожала и прижалась к кровати. Соня прижалась к Лизке и со страху не знала, что делать.
— Я знаю! — еще громче закричал отец. — Что я знаю? Ну? Что я знаю?
— Знаешь, что денег нету.
— Ах, денег нету! А где я их возьму? Не наковал я еще тебе денег! Не наковал!
Он встал, держа в руках тяжелый сапог с грубой подметкой. Сапожник был худой, костлявый, хлипкий и в то же время страшный.
— Уйди с глаз моих! — как бешеный захрипел он к, размахнувшись, бросил сапог в голову матери.
Мать наклонилась, сапог ударился о стенку и шлепнулся на постель.
— Не могу я, не могу, не могу! — завыл хозяин и затряс кулаками, будто от какой-то невыносимой боли. — Не могу я, не могу!..
— Пойдем, хозяин, — сказал мастер и встал. Он сложил починенную пару светлых женских туфель, завернул их в газету и взялся за картуз.
— К чертям собачьим все! — опять не то застонал, не то заплакал Лизкин отец. И начал со злостью расшвыривать ногой кучу старых сапог, туфель и ботинок, которые лежали около верстака.